* * *

Мест Силы, по словам Дарьи, в Питере хватает, но я знаю не так уж много. Одно из них – Петропавловский собор. Двигаюсь туда. Слева возникает памятник Петру I, сидящему на троне. Мне он не нравится. И не потому, что слишком отличается от канонического образа – нескладное долговязое тело, длинные ноги с маленькими ступнями и непропорционально маленькая голова. Говорят, на самом деле он такой и был, Петр Алексеевич. Моя проблема в другом. Я не могу смотреть в его лицо. Бронзовый взгляд давно покойного монарха полнится какой-то болезненной одержимостью, и мне кажется, что он следит за мной. В этом месте, кстати, и звучание не очень. В обычном мире, конечно. Поэтому я стараюсь всегда проходить мимо этого памятника поскорее и ни разу его не сфотографировал. Собственно, когда вокруг толпа туристов, это, скорее, неприятно, но здесь, в лиловатых, пустых вечных сумерках Изнанки, даже страшно.

Снова стремлюсь быстрее пройти мимо, но периферийное зрение улавливает что-то странное. Лицо государя вдруг искажается жуткой гримасой, в которой сливаются воедино гнев, страх и отвращение. Преодолевая панический позыв немедленно сбежать, резко поворачиваюсь и смотрю на монумент в упор. Лицо у него обычное – то, что я привык видеть. Никакой гримасы, словно он, как малолетний хулиган в школе, корчил рожи проходившему мимо учителю и мгновенно изобразил невинность, стоило тому повернуться в его сторону.

И плюнуть бы да пойти дальше, списав все на свои нервы и предубеждение к этой скульптуре, но что-то мешает. Предчувствие какое-то нехорошее. «Если вдруг Изнанка начнет подкидывать сюрпризы, спрашивать не у кого». Эти слова Дарьи запали в душу и теперь скребут на ней, как заправские кошки. Что, если Изнанка решила поиграть со мной, как с неопытным новичком, сунувшимся в нее в одиночку? Что, если игры эти отнюдь не безобидны?

Гнев вспыхивает мгновенно вместе с чувством протеста. Так просто меня не напугать! Арфист я или погулять вышел? Правда, здесь, в мертвой тишине, толку от моих способностей немного, ну так ведь то, что не звучит, не может нанести вред. Или может? Как насчет стихии? Тот же ураган не имеет души, но убивает не менее успешно. Возможно, тут я тоже имею дело с некой стихией, только совсем иной природы.

Трясу головой, чтобы отогнать наваждение, и упрямо, почти назло – непонятно, правда, кому – иду дальше. Дойду до собора, возьму там себе какой-нибудь «сувенир» и свалю отсюда. Тогда и только тогда!

Иду к бастиону. Слева возникает эшафот с черной фигурой палача на нем. В руках палача – здоровенный топор. Выставка орудий пыток и казни и надпись «Влезать на эшафот строго запрещено». Там, в физической реальности, она меня всегда забавляла. Но здесь – ни тени улыбки. Палач не производит такого гнетущего впечатления, как Петр на троне, но мурашки по коже бегут. Отворачиваюсь, и в тот же миг мне кажется, что я слышу скрип. Скрип, который издает деревянная колода, когда из нее извлекают лезвие топора. Оборачиваюсь. Все вроде на месте, и палач неподвижен, а топор… Топор? Мне кажется, или он почти извлечен из колоды? Да нет, так и было… вроде…

Двигаюсь дальше, резко ускоряя шаг. Мысль, что тут никуда не денешься и возвращаться придется той же дорогой – мимо палача, вызывает легкую неприятную вибрацию где-то в районе желудка.

Вот он, Трубецкой бастион. Вход в бывшую тюрьму, а теперь – музейную экспозицию. У входа стоит восковая фигура надзирателя с перекошенным лицом и разинутым в постоянном беззвучном вопле ртом. В физической реальности она выглядит просто странно, на Изнанке же от этой фигуры веет отчетливым безумием.

На пару секунд замираю рядом с ней, после чего, преодолев страх, шагаю вперед. Звучание ненависти, жесткое, какофоничное, режущее уши, почти застает врасплох. Почти, потому что замерший внутри холодный комок ожидания крупной пакости держал меня в постоянном напряжении и не позволил расслабиться. Искаженное восковое лицо надзирателя оживает, и в меня впивается взгляд одержимого убийцы. Барьер здравого смысла на мгновение замедляет мою реакцию неверием в реальность происходящего кошмара, и восковые руки едва не смыкаются на моем горле. Я перехватываю их в последний момент, и между нами начинается отчаянная борьба. Ненавистью звучит именно эта фигура, будто в нее вселилось нечто потустороннее и придало ей это жуткое, гротескное подобие жизни. Придало только для того, чтобы эту самую жизнь отнять. У меня.

Потусторонняя сущность наделяет фигуру силой, превышающей человеческие возможности, и мне уже ясно, что я проиграю. Несколько секунд – и восковые пальцы, по твердости и прочности не уступающие стальным, таки схватят меня за горло, и тогда все. Звучание ненависти оглушает, пронзает весь организм вибрацией страха и отчаяния, но оно же напоминает о главном: я – арфист. И раз физически я этому созданию уступаю, надо бороться на другом уровне. Оборвать его жизненную струну… которой нет. Черт! Ну конечно, нет – откуда в этой кукле-убийце жизнь?! А то, что ею движет – иной природы, для которой палевая струна энергетики – аналог жизненной. «Хватаю» ее сознанием и пытаюсь оборвать. Меня подводит отсутствие опыта – я ни разу еще не рвал чужих струн. Поэтому с первой попытки не получается. Но чужая сущность понимает, что дело пахнет керосином. Мгновение – и псевдожизнь покидает восковую фигуру, а ее обломанная кисть без большого пальца остается в моей руке.

Восковой надзиратель-калека застывает на прежнем месте и в прежней позе с тем же воплощением дикого крика на мертвом лице. А я, забыв обо всем, обращаюсь в бегство, так и не выпустив восковую кисть.

Паника мешает связно мыслить, и бегу я куда глаза глядят. А глядят они мимо собора к тому выходу, что ведет в сторону Кронверкского моста. Проношусь мимо палача, даже не замечая его, едва не подворачиваю ногу на булыжниках Соборной площади, пролетаю арку, бегу к мосту… и снова слышу ненависть. Спереди, от моста. И на сей раз это люди. Двое. Мужчина и женщина. Те, о ком я думаю. Полтавский со спутницей. В этот момент начинаю звучать ненавистью и я сам, но расклад явно не в мою пользу: в одиночку с двумя двоедушниками сразу мне не сладить. А они – двоедушники, без вариантов – двойные комплекты струн видны невооруженным глазом.

Разворачиваюсь, бегу обратно, и внезапно все темнеет. Резко, как перед грозой. И начинает дуть ветер. Что за безумие?! На Изнанке не бывает ветров, сказала Дарья. Ага, и восковые фигуры не оживают, не пытаются тебя задушить. А ветер дует. Холодный, свирепый, как штормовой, только вместо соленой влаги моря оставляющий на губах привкус пепла. В его вое даже тонет звучание ненависти преследующих меня двоедушников. Нет, его слышно, только глуше и… с примесью страха?

Оборачиваюсь. Они замерли у самого моста, фигуры их бледнеют – похоже, твари сбегают прочь с Изнанки, вдруг начавшей откалывать непредвиденные номера. А мне что делать? Как срочно сбежать? Где взять зеркало для перехода?!

Становится еще темнее. Опять поворачиваюсь и цепенею от ужаса: похоже, вопрос о переходе просто уже неактуален – не успею. Черный смерч, воронка непроглядного мрака стремительно накатывает на меня со стороны беснующегося Кронверкского пролива. И бежать уже поздно. Хобот крутящейся тьмы накрывает меня, поглощает и растворяет в себе. Несколько секунд я еще сопротивляюсь, но потом сознание капитулирует и восприятие гаснет полностью.