Не до конца осознавая, что она делает, Ива подошла к выходу, приподняла колокольчик, чтобы он звоном не выдал ее, и открыла дверь.

По обе стороны от лавки тянулась пустынная улица, мощенная булыжником, влажным от прошедшего дождя. Ива стояла на крыльце и разглядывала ступеньки. Три ступеньки — и она будет на свободе. Три ступеньки — и она сможет убежать куда глаза глядят…

«Я только посмотрю!»

Ива сделала шаг, но уперлась в упругую стену, будто сам воздух уплотнился и отбросил ее назад. Лавка не выпускала ее…

«Ах так! Погодите же!»

Ива упрямо сжала губы. Она алая жрица и умеет проделывать дыры в самом пространстве! Какое-то жалкое заклятие ее не удержит!

Ива медленно протянула руку, кончиками пальцев ощупывая преграду. Та чуть слышно шелестела под пальцами, прогибалась, обволакивая кожу. Преграда не поддавалась грубой силе, но Ива действовала мягко и осторожно, представляя, что создает портал, и барьер расступился перед незнакомой магией.

Ива сбежала на мостовую. Сердце лихорадочно колотилось. Свободна, свободна! Пустынная улица простиралась перед ней. Она спрячется, она сумеет жить в этом мире, она…

Ива обернулась. За спиной осталась неприметная облупившаяся дверь, над которой цветными, но выцветшими от времени буквами было написано: «Лавка чудес».

Лавка кошмаров, скорее… Иву пугала предстоящая плата, ей жутко было даже представить, что она возвращается в эту ужасную лавку, бродит в темноте среди полок, спит в отсыревшей постели и каждую секунду ждет, что Эсмус или Эсмеральда потребуют внести плату. «Боль — все, что им нужно, — предупреждала записка. — Беги, если можешь».

Ива не могла. «Мы будем ждать…» — написала Азалия. Сестры надеются на нее! Разве она может их подвести? Ива найдет Ксандора, они вернутся домой, и сестры будут спасены.

И Ксандор… Нет, Ива вовсе не беспокоится о том, что ему придется остаток жизни провести в этом жутком месте. И ее ни капли не терзают угрызения совести! Вот еще! Но ведь они заключили договор!

Ива глубоко вздохнула и поставила ногу на ступеньку. Обратный путь казался восхождением на гору. Сердце теснило, дыхание замирало. Так страшно, так страшно… Но иного выхода нет.

Дверь захлопнулась за спиной, колокольчик дернулся, зазвенел. Эсмеральда поспешила на звук, надеясь увидеть посетителя, и нахмурилась, потому что кроме помощницы у прилавка никого не оказалось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Ты пыталась выйти? — резко бросила хозяйка, растеряв все свое напускное благодушие. — Не расстраивай меня, Альбина!

— Я никуда не уйду, пока не найду того, кто мне нужен, — тихо ответила Ива.

+++

Вечер приближался, а вместе с ним — время оплаты. Хозяева не напоминали о долге, но Ива знала, что еще до захода солнца ей придется расстаться с чем-то, что дорого ей. Почувствовать боль…

Передернувшись, она с удвоенной энергией начинала протирать статуэтки и полки.

— Альбина, детка, иди сюда! — позвала из гостиной госпожа Ильвиль.

Голос снова сделался добрым, а Ива почему-то вспомнила щенка, которого однажды с улицы приволокла малышка Зебрина, любившая всех зверенышей. У щенка оказалась перебита лапа, и сестры выходили его. Совсем скоро пушистый писклявый комок шерсти вырос в огромного добродушного пса — ленивого, но преданного. Но дело не в этом. Когда щенку приходило время давать горькое лекарство, голос Ирис делался таким сладким и нежным, что не только алым жрицам, но и самому собаченышу немедленно становилось понятно, что его ожидают неприятности. Поэтому он убегал и прятался под крыльцо, откуда его долго выманивали вкусными косточками и обещаниями почесать пузико.

Вот и голос Эсмеральды напомнил Иве о том, что ее, похоже, ждет «горькое лекарство».

У камина стояла корзина с едой.

— Поешь, милая.

Ива села в кресло и под пристальными взглядами хозяев лавки попыталась впихнуть себя лепешки с мясом. Едва не подавилась, закашлялась, поспешно запила сухую корку молоком, да только горло оцарапала. Устав бороться с едой, Ива отставила корзину. Какой смысл тянуть время?

Эсмус удовлетворенно кивнул, вытащил и поставил в центре комнаты табурет.

— Садись.

Отчего-то сейчас Иве сделалось страшнее, чем тогда в Кеймариэле. Но ведь не убьет ее этот жуткий старик? Впрочем, уже не старик — скорее зрелый мужчина. Хозяин лавки помолодел, но приятнее не стал. Брезгливое выражение лица ничуть не изменилось, и глаза по-прежнему смотрели на Иву презрительно, как смотрят на вещь.

— Садись, милая, садись. Все скоро закончится, и ты сможешь отправиться на поиски брата.

Ива с трудом сглотнула, проталкивая колючий комок. Села на табурет. Она не понимала, чего от нее хотят, и ожидала каких угодно неприятностей.

Догадалась, когда Эсмеральда сдернула с ее головы обрывок передника, заменивший косынку, а Эсмус взял с каминной полки огромные портняжные ножницы.

— Что… вы… — выдохнула Ива.

— Твои волосы, милая. Всего лишь волосы. Разве ты пожалеешь их для брата?

«Всего лишь волосы. Они отрастут. Станут лучше, чем прежде. Разве Альбина пожалела бы их для Оскара?»

Ива кивнула и зажмурилась.

Тупые лезвия не столько резали, сколько рвали золотистые пряди. Кожа головы горела. Ива чувствовала, как отрезанные локоны скользят по плечам и с тихим шелестом падают на пол. Эсмус кромсал их безжалостно, срезал под корень. Несколько раз лезвия поцарапали кожу, похоже, даже до крови. Там, где волос не осталось, голове сделалось прохладно. Но это ерунда, ерунда…

— Все, детка, — раздался приветливый голос, и рука хозяйки мягко провела по остриженной голове помощницы. — Смелая девочка. Даже не заплакала. Но послушай добрую Эсмеральду: если больно, можно и поплакать немножко.

«И доставить вам еще больше удовольствия! Не дождетесь!» — мрачно подумала Ива.

Она запретила себе грустить о погубленных волосах. Отрастут! Ничего…

— Я хочу забрать брата! — сказала как можно тверже.

— Да, конечно!

Ива старалась держать спину прямо и не дрожать. Кажется, ей это удалось. Только сердце предательски екало, и губы тряслись, но Ива сжала руки в кулаки — так, что ногти впились в ладони: не раскисать.