я. Впервые раз видела мужчину, не шарахающегося от грязных детей.

— Мне нетрудно. Молодость вспомню, — не поддаться его обаянию было трудно. Тем более, что Караев — это не какой-то дядька с улицы, предложивший свою помощь. Да, и, если честно, я не уверена, что правильно все сделаю. Я была из тех счастливых первенцев, которых не вынуждали становиться второй мамой для сестры или братика.

Может, я бы для приличия подотпиралась, но братик решил вмешать:

— Ап-ап! — он с готовностью и нетерпением потянул своим пухлые ручонки к нашему директору.

Пришлось передать из рук в руки.

— Спасибо.

— К тому же, если с моим тёзкой что-нибудь случится, твоя бабушка меня четвертует, если не хуже.

— А маму… — только сейчас поняла, что директор с моей мамой за те полгода, что был в нашей школе не пересекался. — Вы мою маму знаете?

— Только со слов Регины Егоровны. Ты — не проблемная ученица, чтобы вызывать маму в школу. Да и как-то случая не было… Может, мельком видел, но не знаком… А что?

— Да так…

Если честно, сама не так поняла, зачем спросила. Просто сбило с толку поведение Сержика. Он даже к папе с неохотой на руки шел — хотя… Тот сам не горел желанием возиться с ним. А дети, говорят, это чувствуют.

— Супер, что у тебя, пап, все под контролем, — вклинился Влад, хлопая своего отца по плечу. Даже кулак с оттопыренным пальцем ему зачем-то показал.

А в следующие пару секунд схватил меня за запястьем, потащил на верх.

— Присмотришь за ним. А нам с Сашей надо кое-что обсудить.

Дверь за нами захлопнулась, с таким звуком, будто отгораживала две Вселенные, а не коридор от комнаты.

Вздрогнула и сцепила руки на груди, чтобы успокоиться.

Бояться нечего… Влад, скорее всего, хочет спросить меня о родителях или о том, как я себя чувствую…

Ну и что за разговор? — бросила небрежно: взгляд гулял по всей комнате и вернулся ко Владу только когда он заговорил:

— Ты должна узнать правду. Пора заканчивать этот балаган.

38

— П-правду..?

Отступила назад. Уж слишком серьезный у него был вид.

Но Влад и не собирался сдаваться. Я сделала шаг назад — он сделал вперед. И снова заговорил:

— Я не хотел тебя обманывать. Но… Я сам не знаю, как это получилось… — он взъерошил волосы. Взгляд у него тревожно забегал, а он сам явно смутился.

— Обманывать? — эхом отозвалась я. Сердце еще сильнее заколотилось в груди.

Неужели, и он… От меня что-то скрыл…

— Да, — Чернышев попытался взять меня за руку.

Отпрянула назад — и вот моя спина уперлась в дверь. Теперь уже не отступить. Если только сигануть в коридор, но тело будто онемело под взглядом этих серых глаз.

— Прости, — прозвучала тихий голос. Рука ушла за спину, а он отвел взгляд. Влад, продолжив говорить, отошел и опустился на диван: — Когда ты неожиданно нагрянула ко мне домой, я растерялся. Потом еще это фото… А я только избавился от своего прежнего лука, у меня даже друг появился…

Влад говорил, изучая свои руки и нервно поигрывая пальцами. Его голос, обычно наглый и самоуверенный, сейчас звучал смущенно и чуточку зажато.

— И я брякнул, что у меня есть брат. А у меня его нет.

Чернышев бросил на меня короткий взгляд и снова резко отвернулся, будто у него шею свело.

Дёрнулась, открыла рот, чтобы возмутиться и едким словом влепить парню воображаемую оплеуху. Но он продолжил говорить, а мне пришлось, проглотив вспышку злости, слушать. Утешила себя мыслью, что как только история подойдёт к концу, я все ему выскажу. Все припомню.

— …Просто не хотел снова пережить то, что было в средних классах. Я раньше не мог воспринимать критики с кверху задранным носом. Чуть что — в драку. Мне доставались выбитые зубы, а папе — увольнение по собственному…

Это звучало так похоже. Я ведь переживала в свое время тоже самое. Мне пришлось…

— …И пришлось перекроить себя, надеть маску.

Вскинула голову: Влад сказал то же самое, о чем я подумала.

Вздрогнула, о того, что он оказался, ближе, чем я предполагала: я сама не заметила, как шаг за шагом оказалось рядом.

— А ложь… Ведь она как снежный ком — чем больше ее становится, чем сложнее ее растопить.

— Да уж, — хмыкнула я. Злость прошла, так и не раздевшись поток, сметающим все на своем пути. Да и к чему злиться? Если я тоже не лучше. — Твоя ложь грозила превратиться в айсберг и пробить днище нашей хрупкой дружбы.

Влад поднял глаза. Я села рядом и, улыбнувшись, накрыла пальцы, барабанящие по коленке, своей рукой.

— Ты не злишься? — серые глаза в удивлении расширились.

Помотала головой, едва сдерживая уголки губ, растягивающиеся в противоположные стороны.

— Не хочешь дать мне в морду? — теперь его глаза медленно прищурились. Он глянул на меня с подозрением. Явно ожидая подвоха: — Я ведь заслужил.

Снова как болванчик помотала головой. В первые за прошедшую неделю я чувствовала такую легкость. Хотелось расхохотаться, броситься ему на шею, сказать и сделать что-то абсолютно сумасшедшее и глупое. Например…

Провела согнутым указательным пальцем по своему рту, пытаясь стереть смесь смущения и радости с моего лица. Слишком очевидные и кричащие эмоции — как светоотражающие нашивки для чувств, которые я еще была не готова афишировать.

Влад осторожно перехватил мою руку, сжимая ее в своей ладони. Отвел ее от лица и посмотрел на меня.

Сердце екнуло. Жар прилил к лицу. Все встало на места: все недомолвки, странности и нестыковки. И до меня запоздало дошло, что все это значит. Мне не нужно выбирать.

Чернышев придвинулся ближе, будто прочитав в моих глазах то, что и не старалась скрыть.

Что ж, Бог любит троицу, так ведь говорят…?

Чуть шершавая ладонь, обжигая, коснулась моей щеки. Закрыла глаза, не в силах выдержать взгляда этих изумительно-серых глаз. Горячее дыхание обожгло нежную кожу губ.

— Если я тебя сейчас поцелую, каковы шансы получить по роже? — большой палец надавил на нижнюю губу, высвобождая: я и не заметила, как закусила ее.

Чуть приоткрыла глаза — кровь так стучала в ушах, что было трудно уловить интонацию его голоса. Шутит? Издевается? Или правда боится, что мои острые ноготки оставят отметины на его щеке с пробивающейся щетиной?

Мой взгляд столкнулся с его: потемневшим и напряжённым. Он всерьез ждал ответа.

Как будто со стороны увидела, как я покачала головой. А потом услышала свое тихое:

— Нет.

Сказать-то сказала, а