Каприйская школа. Неизданная переписка» Ю. Шеррер и Д. Стейлы, важны воспоминания и свидетельства, оставленные теми, кто так или иначе участвовал в деятельности школы. К сожалению, ранее исследователи не так часто использовали эти материалы. Помимо прямых свидетельств, нам кажется важным отметить работы Лившица о Каприйской и Болонской школах[146], которые в течение многих лет были одним из немногих исследований о школе, официально опубликованных в Советском Союзе. Среди важнейших воспоминаний непосредственных участников – статья одного из рабочих школы, В. М. Косарева, «Партийная школа на острове Капри», опубликованная в журнале «Сибирские огни»[147], записки Татьяны Алексинской “Mémoires d’une socialiste russe”, изданные на французском в 1923 году в “La Grande revue”[148], а впоследствии и на русском в журнале писателей-эмигрантов «Мосты»[149], которые дополняют сведения из воспоминаний жены А. В. Луначарского Анны Александровны Луначарской[150], впервые изданных в 2018 году. Также в Архиве Горького хранятся воспоминания учеников школы К. Алферова[151] и И. Панкратова[152]. Нельзя не упомянуть воспоминания Григория Алексинского, опубликованные в книге “La vie a mère de Maksim Gorky”[153], которая, несмотря на некоторые толкования, в течение многих лет была на Западе одним из немногих свидетельств о каприйском опыте. А. В. Луначарский не оставил подробных воспоминаний о школе, но часто касается этого сюжета в очерках, посвященных Горькому[154]. Для реконструкции взаимоотношений между преподавателями важным источником является дневник К. П. Пятницкого[155], хранящийся в Архиве А. М. Горького. Проект школы появился в силу необходимости дать соответствующее образование рабочим, чтобы сформировать корпус партийных активистов, по крайней мере, таковы были намерения Григория Алексинского, подготовившего первый вариант программы. Действительно, в результате репрессий, последовавших за революцией 1905 года, и дальнейших арестов партийные организации вынуждены были существовать в чрезвычайных обстоятельствах. В таких условиях много говорилось о назревшей необходимости подготовки рабочих для пропагандистской деятельности. В действительности, как отмечает М. Дэвид-Фокс: «Немецкая, бельгийская, французская социал-демократические партии первыми основали собственные “высшие партийные школы”»[156] для того, чтобы приобщить рабочих к политической деятельности, однако идея Горького, Богданова и Луначарского основать на Капри школу для рабочих предполагала не просто подготовку рядовых активистов, они намеревались создать новую рабочую интеллигенцию. В данном сложном проекте преподаватели должны были передать ученикам культуру прошлого, основатели школы были убеждены в том, что после этого рабочие на основе собственного опыта сами смогут создать новую пролетарскую культуру. По данному вопросу Богданов утверждал: «Борьба за социализм отнюдь не сводится к одной войне против капитализма, к простому собиранию сил для нее. Борьба эта есть в то же время положительная, творческая работа – созидание новых и новых элементов социализма в самом пролетариате, в его внутренних отношениях, в его обыденных жизненных условиях: выработка социалистической пролетарской культуры»[157]. Таким образом, рассуждения о социализме перемещались из чисто политической плоскости в культурную: революцию невозможно было совершить без глубоких антропологических изменений. В эпоху, когда «дробление человека» достигло своей высшей точки, а избыток «специализации» привел к крайней разобщенности жизненного опыта внутри коллектива, вплоть до образования автономного «я», «чуждого сознания своей органической связи с другими “я”»[158], необходимо было вернуть личности целостность. Это «собирание» могло начаться только с появлением нового типа отношений, которые Богданов называет «товарищескими», – отношений, способных разрушить все барьеры между людьми. По мнению Богданова, политических и экономических формул недостаточно, чтобы заставить солдат завербоваться в армию, потому что сила, которая позволяет выиграть сражение, – это «дух», т. е. единство чувств и мыслей, пронизывающее группу людей и превращающее ее в единый живой организм. Первым шагом в создании новой пролетарской культуры должна была стать борьба против пережитков прошлого, которые не имеют «ничего общего с социализмом». Среди них Богданов выделял гордость, эгоизм и авторитарные устремления некоторых большевистских лидеров. Критика со всей очевидностью была направлена на группу революционеров, объединившихся вокруг Ленина. В их понимании партии и образе действий Богданов видел «отрицание товарищеской дисциплины» и сохранение элементов индивидуализма, уходящих корнями в их буржуазное прошлое. Идеальное рабство, которому нужно было решительно противостоять. Революционная интеллигенция, объединившаяся вокруг Ленина, повторила главную ошибку старых интеллектуальных классов: она оторвалась от народа, желала управлять им, не освобождая его, претендовала на то, чтобы выражать интересы совершенно бессознательного субъекта, неспособного на самоопределение и самостоятельность. Как отмечает Ю. Шеррер, в интерпретации Богданова пролетарская культура «должна соединить результаты и методы познания через коллективный трудовой опыт с реальной жизнью рабочего класса, которая может стать осознанной и организованной только благодаря тем, кто обладает классовым опытом. Следовательно, выполнять эту культурную задачу должен сам пролетарий, а не чуждые коллективу теоретики из рядов буржуазной интеллигенции. Основой существования пролетариата является технический процесс и производство, именно на этой базе разворачивается социальная, экономическая и политическая борьба, и эти области в немалой степени определяются коллективным опытом; однако <…> техника труда совершенно чужда идеологам из интеллигенции»[159]. Объединив научные и трудовые методы с историко-культурным багажом, «каприйцы» реализовывали антиавторитарную педагогическую стратегию, которая в их глазах была единственным способом помочь рабочему классу осознать свою политическую роль. С этим был абсолютно не согласен Ленин. Убежденный, что пролетариат (был) не в состоянии построить «независимую идеологию», поскольку, предоставленный сам себе, способен выработать лишь «профсоюзное самосознание», Ленин призывал к образованию сильной и централизованной революционной организации, способной руководить как подготовкой к борьбе, так и любым внезапным выступлением или, наконец, решительной атакой[160]. По этой причине Ленин предлагал строго централизованную структуру партии; в противоположность ему, Богданов, связывая поражение революции с той ситуацией смятения, которая воцарилась среди неспособных к самоуправлению местных организаций, был убежден, что у пролетариата должна быть своя интеллигенция. Горький, Богданов и Луначарский были уверены в том, что рабочие перед совершением революции должны прийти к созданию своей собственной автономной культуры.

Такой была главная цель школы, практическая организация которой связана с именем Вилонова, уральского рабочего, прибывшего на Капри лечиться от туберкулеза. Именно он, по словам Луначарского, стал настоящей душой проекта школы: «Своим возникновением Каприйская школа вдвойне обязана замечательному человеку – М. Вилонову. Он был родоначальником ее идеи, и он же был главным организатором»[161]. На самом деле написанием первой программы Алексинский занимался уже в 1908 году, как это можно понять из письма Богданова Горькому в феврале 1909 года, в котором сказано: «…у Алексинского должен быть готовый проект; если Вы еще не выписали у него этот проект, надо выписать немедленно»[162]. Речь шла о программе подготовки партийных активистов, на основе которой