– Что же, будем договариваться. Для начала на эти триста тысяч долларов. Плевые деньги, не понимаю, вокруг чего сыр-бор.

– Плевые деньги? Ты на дочке Рокфеллера женился? Тогда вообще о чем разговор?

– Разговор, Юрик, о деньгах. Я никому не отдал за так ни копья. За всю жизнь. А привычки менять поздно. Даже ради старых друзей.

– Значит, не получилось разговора.

– Какой тут разговор. Ты просто отдашь деньги. И ты сам это прекрасно знаешь. К чему юродствовать, Юрик?

– Та-ак, – Меньшевик прошелся по комнате. Собеседник уверен в себе. В своих силах. И для этого есть основания. Но кое-чего он не учел…

«Браунинг» приятно грел руку, лежащую в кармане брюк. Крошечная изящная игрушка. Дамский пистолет. Не то что в дамской сумочке можно спрятать, но и в перчатке. Но дырки делает с такой же надежностью, что и пистолет Макарова. Для ближнего боя вполне годится. Лет пятнадцать назад у Меньшевика была точно такая зажигалка, она считалась верхом пижонства и предметом зависти. Тогда нажатием пальца на курок можно было зажечь сигарету. Сегодня – погасить жизнь.

Главное – не смотреть в глаза. Отвлечься от сантиментов и воспоминаний. Все решено еще вчера. Можно было вообще не затевать этого разговора. Ясно было, чем он кончится. Но Меньшевик все же надеялся на другой исход. Теперь решено раз и навсегда, на веки веков. Аминь. Оставалось лишь одно движение пальца.

Меньшевик выбросил руку с «браунингом» вперед. Выстрел в тесном помещении хлестко ударил по барабанным перепонкам…

* * *

«Шереметьево-2» – как много в этих звуках для сердца опера слилось. Каждый угол, каждый закуток мне тут знаком. Я здесь постоянный гость. Оно и неудивительно, если учесть, что ежегодно здесь изымается от пяти до десяти тысяч предметов, представляющих историческую и культурную ценность. «Шереметьево-2» – знаменитый край воров и контрабандистов.

Женский приятный голос льется со всех сторон из динамиков и сообщает, что заканчивается посадка на очередной рейс. Напрягся пузатый «Ил-86», готовясь унести в заморские страны несколько сот пассажиров. Приземляется «Боинг-747» – неторопливо, с достоинством, как входящий в бухту фешенебельный пароход. Кажется, что «Боинг» движется с черепашьей скоростью, и непонятно, как он вообще удерживается в воздухе. Обман зрения. Скорость скрадывают огромные размеры крылатой машины.

Аэропорт строился в расцвет застоя так, чтобы все было как у людей. Чтоб капиталисты завидовали. Он выгодно отличается от конюшен типа «Домодедово» и «Внуково». Даже сегодня он еще выглядит вполне сносно. Во всяком случае, двери на фотоэлементах пока услужливо распахиваются при приближении к ним.

Утро. Японцы везут чемоданы на колесиках, по размерам больше, чем они сами. Глазеют по сторонам степенные датчане и прочие шведы (кто их разберет!) – они похожи на тупых породистых догов. В сопровождении аккуратных фирмачей с достоинством шествует священник в длинной сутане и с огромным крестом на груди – в здании аэропорта открывается новый офис, а его освящение сегодня такая же неотъемлемая часть программы, как раньше перерезание ленточки и пионерский салют. К отлету готовятся двое новорусаков – важных и вальяжных. Вокруг них суетятся аккуратные мальчики референтского склада, лениво-крутые охранники в кожаных курточках и три девицы, кажется сошедшие с одного конвейера.

– Во, рыла чиновничьи, – кивнул в их сторону Железняков, и я увидел, как напрягся, поймав этот жест, один из охранников, будто услышавшая ночной шорох сторожевая псина. – Очередной заводик или пароходство прогуливать летят.

– Не думай заочно плохо о людях, – возразил я. – Может, это порядочные наркомафиози.

Мы прошли в помещение милиции, расположенное внизу. Ломаные коридоры, белые стены, пусть и порядком потертые, но еще сохранившие следы былого процветания. В кабинете нас ждал замначальника Шереметьевского УВД по криминальной милиции.

– Точно, минута в минуту, – отметил он.

– Стараемся, – сказал я.

Всей компанией мы отправились по следующему адресу – поднялись на лифте на этаж, где расположилась таможня. Сейчас она напоминала орнитологическую секцию Московского зоопарка. Несколько таможенников в форме с зелеными погонами толпились вокруг клеток. Одни пытались дразнить нахохлившихся, со злыми глазами, но довольно вялых птиц. Другие обсуждали, чем кормить божьих тварей, дабы они не сдохли.

– Ночью тормознули, – сказал заместитель начальника УВД. – Транзитный рейс из Казахстана в Дамаск. Сирийцы понакупили у детей казахских степей птичек по сто долларов, а в Эмиратах иные из них стоят под сто тысяч долларов. Двадцать чемоданов с сорока соколами.

– Контрабанда? – спросил Железняков.

– Еще бы. В Красной книге эти соколы на видном месте. Чистая уголовная статья… На нашей таможне на них кто-то руки погрел. Таможенный контроль беспрепятственно прошли. Наш милицейский спецконтроль тормознул.

Серьезные грузы – нефть, металлы, артиллерийское вооружение – тащат из державы в основном по железной дороге или морским путем. Через «Шереметьево-2» переправляются предметы компактные, легко скрываемые. Чемоданчики с деньгами, посылки с наркотиками и антиквариат. Или соколы. Иметь «окно» здесь – то есть связи среди продавшихся таможенников – значит, держать удачу за хвост.

Следующий этап переговоров – с руководством оперативного отдела таможни. Таможенникам наша комбинация была не по душе. Но все уже обсуждено на высочайшем уровне.

Нам дали людей, и мы окончательно обговорили план действий.

– Через полчаса начало регистрации, – сказал заместитель начальника УВД. – Надо выдвигаться…

«Шереметьево-2» издавна притягивало разномастную шушеру всех преступных профессий со всех концов страны. Когда-то это было одним из немногих мест, где шуршала валюта, кантовались ящики с импортной, тогда еще безумно дорогой аудио– и видеоаппаратурой. Впрочем, в былые времена держать валютчиков, мошенников и воров в пристойных рамках было не так трудно. Когда железный занавес начал стремительно ржаветь, стали покрываться ржавчиной и главные воздушные ворота СССР. Всегда тут был бардак, но в конце восьмидесятых началось нечто неописуемое – настоящее светопреставление. Блатная братва, валютчики, мафиози распушили хвосты и заявили, что это теперь место их промысла – и неча тут больше никому делать.

В девяностом, когда бардак достиг уже не авиационных, а космических высот, сюда бросили подразделения уголовного розыска из городского и областного ГУВД. Бог ты мой, что мы тут застали! Азербайджанцы беззастенчиво собирали дань у наших сограждан, привозящих из-за рубежа вещи, или предлагали им за бешеные деньги продать видеоаппаратуру, обсчитывая при расчетах раз так в десять-двадцать. Валютчики работали без всякого стеснения. Шоферская мафия держала (и держит по сей день) весь частный извоз. Рэкет уютно устроился на пространствах вокруг аэропорта и в кооперативах внутри его. В барах днем и ночью гудела долгопрудненская и лобненская братва, а также отлетающая за рубеж или прилетающая оттуда буйная матросня. Шатались по зданию аэропорта толпы вьетнамцев. Самолет на Ханой был настоящим бедствием – косоглазые грузили его как товарный состав, а когда им этого не давали делать, начинали раздавать направо и налево взятки. В условиях тогдашнего жесточайшего дефицита они вывозили из страны последние запасы лекарств, товаров народного потребления, да еще подрабатывали в аэропорту кражами вещей и достали всех настолько, что даже был издан указ – с косым разрезом глаз без билета в аэропорт не пускать. Но любой приказ нетрудно обойти с помощью универсальной отмычки – хрустящей купюры.