* * *

Подходящее место для свидания – вечная проблема для влюбленных и оперов. Влюбленные встречаются в парках, у кинотеатров или ресторанов – кому что по карману. Им нужна приятная, романтическая обстановка. Оперативникам подобные устремления чужды. Они выбирают места, где меньше шансов попасться случайно на вражьи глаза и можно не опасаться чужих ушей. Для этих целей лучше всего подходят явочные и конспиративные квартиры, но они больше в ходу у авторов шпионских романов. Опер чаще встречается с клиентами в какой-нибудь дешевой пивнухе или у помойки в укромном дворике.

Малыш пробыл в Польше недолго. Подаваться в бега, просить политического убежища, совершать другие опрометчивые поступки он не стал. По возвращении получил от своих хозяев причитающиеся премиальные и позвонил мне. Мы тоже выплачиваем премиальные, но гораздо более скромные и только в случае удачного исхода дела. Но Малыш согласился работать на нас не ради денег, а ради идеи. Идея у него была благородная – прожить жизнь, не побывав за колючей проволокой. Такие побуждения цементируют дружбу опера и источника крепче любых денег.

Пить разбавленное пиво, глядеть на унылую кавказскую физиономию за стойкой и вдыхать въевшийся в стены пивнухи на веки вечные запах перегара мне не хотелось. Поэтому встречу я назначил в укромном дворе у помоечки. В мусорном баке сосредоточенно копался бомж, выискивая бутылки, да кошки зло смотрели на этот новый вид фауны, промышляющий на их территории. День у бомжа начинался удачно – в авоське позвякивало несколько пустых бутылок.

Малыш появился вовремя. Мои ребята проконтролировали его, приглядывая, не тащит ли он за собой «хвост». Это не причуды боящегося своей тени шпиономана. Малыш в бригаде человек новый, не обкатанный, на делах не проверенный. Ему вполне могут устроить проверку. Но он оказался чистым.

– Как слетал, птенчик? – спросил я.

– Как ракета, – буркнул Малыш.

Он все еще злился на меня. А чего на опера злиться? Работа у нас такая. Кузнец кует. Вор ворует. А опер добивается дружбы с людьми, притом порой весьма специфическими средствами.

– Отдал камушки?

– Отдал.

– Сказала тебе спасибо та беловолосая пани?

– Не сказала, – Малыш насторожился. – Откуда про нее знаешь?

– Я столько знаю – порой голова пухнет.

Пусть поломает голову, откуда я узнал, как выглядел получатель груза. Таинственная осведомленность прибавляет авторитета и веса, делает компаньона более сговорчивым. Незачем Малышу знать, что в Варшаве он оброс «хвостом» производства польской полиции. Называется все это международная контролируемая поставка.

– Понравилось у шляхтичей?

– Чего там может понравиться, – отмахнулся Малыш.

– Правильно. В Варшаве смотреть нечего. Хотя до войны, говорят, потрясающий город был… Чем дальше заниматься будешь? Как преступную карьеру делать думаешь?

– Да иди ты.

– Не обижайся, шучу. Так что в бригаде?

– Ничего. Деньги дали. Сказали, чтобы никуда не уезжал. Какое-то дело намечается.

– С кем виделся?

– С Кузей и Коробком.

– Чего интересного обсуждали?

– Ничего. Что погода отличная… Еще Коробок обмолвился, на кого мы работаем. Говорит, очень крутой мен.

– Как зовут?

– Забыл.

– Не буди во мне питекантропа.

– Как его там… Троцкист…

– Кто?

– Нет, не так. Похоже… Вспомнил, Меньшевик.

Не знаешь, где найдешь кошелек с золотом. Неужели вот так, на дурака, мы нашли подходы к Меньшевику?

– Молодец, Малыш, – хлопнул я его по плечу. – К медали «За охрану общественного порядка» представлю.

– Да иди ты…

* * *

Конструкторы «Линкольна» явно не рассчитывали, что их детище будет месить колесами грязь российского бездорожья и отведает российских колдобин. Но лимузин держался достойно. Пару раз днище на что-то со скрежетом напарывалось. По стеклам били ветки. Яго клял себя, что посчитал путешествие легкой прогулкой, на такие поездки лучше брать бронетранспортер. Вот что значит оторваться от действительности и мерить мир пределами Кольцевой дороги и международными аэропортами.

Центнер рулил довольно лихо. Редкие селяне удивленно провожали взглядами длинный черный лимузин. Рука Яго привычно шарила по коленке Лизы. Хоть это занятие и становилось привычным, но доставляло все большее удовольствие. Яго с изумлением начал осознавать, что за эти дни Лиза вскружила ему голову.

Голова же самой Лизы оставалась в норме. Возвращалось подзабытое и, кстати, не так часто испытываемое ей чувство власти над мужчиной. Оно грело душу. Пусть Яго отпетый пират, у которого неизвестно еще какие грехи на душе. Пусть от него исходит угроза, как от красивого хищного животного. Лизе начинало казаться, что она сможет приручить его. Нужно только выгоднее распорядиться этим приобретением. Выигрыши в лотереи выпадают нечасто.

– Ты такой неутомимый, котик, – прошептала она ему горячо в ухо, прижимаясь всем телом.

– Что за сюсюканье, принцесса?

– Ну, не злись, милый. Ладно?

– Ладно, – буркнул Яго. Он чувствовал себя полным идиотом. Он размякал, таял и ничего не мог с собой поделать – прям Дед Мороз, которого Снегурочка ласково усадила на плиту.

– Ну, далеко еще до твоей деревни? – раздраженно произнес он.

– Сто верст по кикимориным болотам, – хмыкнула она. – Недалеко. Почти приехали.

У Седого была страсть – скупать по деревням и селам дома. Будто брал реванш за неприютное детство и за проведенную в казенных домах молодость. Кроме того, он увлекался рыбалкой и обожал такие глухие уголки. Лесов и рыбных озер на Новгородчине пока хватает.

– Вот там, – кивнула Лиза.

Крепкий пятистенок Седого выглядел получше остальных домов. Деревня привычно умирала. Здесь жили старухи, пара стариков и несколько безработных селян. Пару лет назад совхоз приказал долго жить – новые формы ведения сельского хозяйства оказались совсем никчемными. С той поры деревня самозабвенно предавалась пьянству и безделью. Самыми крутыми людьми здесь считались пенсионеры – какие-никакие, а живые деньги получают. На что пили остальные – никому не известно. Время от времени в деревне начинался крутой загул – это значит, кому-то удалось стянуть несколько километров телефонного кабеля и загнать прибалтам-«медноедам».

Лиза вылезла из машины, брезгливо поджав губы. Яго присел на капот и, прикрывая огонь от порыва ветра ладонью, закурил сигарету.

– Лепота. Деревенское очарование, – с прилипшей к губам сигаретой процедил он. – Лапотник был твой Седой.

Толкая перед собой тележку, опасливо озираясь на машину и на ее хозяев, будто прилетевших с другой планеты, к ним приблизилась сухая и крепкая, как сучок, старушонка.