– А это что за парочка? – осведомилась Джирри, кивнув на двух женщин, без разговоров проскользнувших внутрь. Онна никогда прежде их не видела. Незнакомки были в масках и одеты для вечера. В челюсти темноволосой Онна тоже заметила нечто такое, что встревожило ее. А потом еще та показала ногу из-под юбок, и на ней мелькнул длинный красный шрам, проходивший, похоже, по всей длине бедра.

Если хозяйки странные, нужно помнить об осторожности. Странные хозяйки привлекают странных гостей. Онна покачала головой.

– Они мне тоже не нравятся.

Мирайли вынула трубку изо рта ровно настолько, чтобы прорычать, обращаясь к небу:

– Кто хорошо дает, тот спасется.

– Дамы! – Мужчина в цилиндре, с напомаженными бакенбардами, взмахнул ярким носовым платком и отвесил изысканный поклон. Из-под маски, усыпанной крошками хрусталя, сверкнули глаза. Не по-хорошему сверкнули. – Весьма польщен знакомством. – И он прошествовал мимо, чуть заметно дрожа на ходу. Онна решила: пьяница.

– Безмозглый старый петух, – уголком рта прошипела Мирайли на северном языке и снова взяла в зубы трубку.

Онна кончиками пальцев поправила маску, а потом и корсаж под мышками поддернула. Как ни проси девочек затянуть проклятую тряпку посильнее, она всегда сползает. Это ее немного разозлило, и она бросила завистливый взгляд на Беллит, щеголявшую в невообразимо роскошном платье с бретельками. Бретельки, это надо же придумать! Впрочем, открытые плечи были в моде.

– Кто дает! – прошипела Джирри сквозь стиснутые зубы и, повернувшись спиной к свечам, озарявшим комнату, сбросила на минуту с лица улыбку, сменившуюся гримасой боли, крутнула бедрами и попыталась оправить липнувшую к телу юбку. – Да у меня там уже все до мяса стерли.

– Я тебе все время говорю: заливай в себя понемногу оливкового масла! – воскликнула Беллит и, схватив Джирри за запястье, вложила ей в ладонь маленький пузырек.

– Да я бы с радостью! Но ведь у меня даже времени помочиться не нашлось, с тех пор как открыли двери. Ты не говорила, что их будет столько. Даже вполовину столько!

– Двойная работа – двойной заработок. Плесни туда маслица, а потом стой и улыбайся.

По мнению Онны, двойная работа означала двойную тревогу. Этой ночью у Кардотти творилось истинное безумие. Куда хуже, чем обычно. Народу через край, и определенное ощущение, что вот-вот прольется кровь. Пронзительные безумные голоса, громкая, режущая слух похвальба и грохочущий хохот. Возможно, причиной этого были маски, в которых люди не стеснялись вести себя совсем как животные. Возможно, ужасная визгливая музыка, или темнота, в которой тут и там сияли яркие огни, или высокие ставки за игорными столами. Возможно, льющееся рекой спиртное, и чагга, и хаск, и витающая в воздухе жемчужная пыль. Возможно, бесшабашные развлечения – огонь, и клинки, и опасность. Онне все это не нравилось. Нисколечко не нравилось. И нутро внятнее, чем когда-либо, подтверждало эти впечатления.

Было очень похоже, что грядут серьезные неприятности, но что она могла поделать? Прежде всего, как всегда говорила Мирайли, не нуждайся она в деньгах, ее тут не было бы. Вот она и стояла, чувствуя себя крайне неуклюжей, пытаясь принять позу, которая казалась бы достаточно зазывной, чтобы удовлетворить Беллит, и в то же время стараясь держаться в тени и не глядя никому в глаза. Но, к сожалению, компромисс здесь был невозможен.

И когда Беллит наклонилась к ней и прошипела на ухо: «Это твой!» – она подпрыгнула.

Онна взглянула на дверь и почувствовала нутром, что дело совсем плохо. Он походил на сжатый кулак, этот ублюдок. Широченные бычьи плечи, никакой, вообще, шеи, склоненная вперед голова с коротко остриженными волосами похожа на пень, вздутые вены и сухожилия на тыльных сторонах толстых ручищ. Ручищ, которые, по их виду, предназначались для того, чтобы избивать людей. Большинство гостей должны были сдать оружие у входа, но этот носил меч у бедра и ходил в полированной кирасе, и это говорило о том, что он охраняет какого-то богача, а значит, привык совершать насилие, зная, что это ему ничем не грозит. Его маска была сделана из простого твердого металла, а ниже ее, на щеках, гуляли желваки, будто он скрипел зубами.

– Мне не нравится его вид, – пробормотала она, совсем уже готовая шмыгнуть в сторону.

– Тебе ничей вид не нравится! – яростно прошипела Беллит, сохраняя на лице неподвижную улыбку, и, схватив Онну за локоть, почти поволокла к пришельцу. – Думаешь, пекарь в восторге от того, как выглядит тесто, которое он месит? Выдои его и возвращайся за следующим!

Онна понятия не имела, почему Беллит так ненавидит ее. Она ведь старалась быть хорошей. Вот Мирайли была стервознейшей из стирийских стерв, а каждый раз выходило по ее. Все было так, как мать говорила: лучшие будут худшими. Но что поделать, если в Онне никогда не было ни капли стервозности?

– Ладно, – пробормотала она, – ладно. – И снова поддернула корсаж. – Я ведь только сказала. – И она прикрыла улыбкой свои самые дурные предчувствия и неуверенно шагнула к своей цели. К своему гостю.

Ведь нынче положено называть их гостями.

– Как вас зовут? – спросила она, неохотно повернув ключ в замке и неохотно повернувшись от двери в комнату.

– Бремер. – Удивительно, но у этого могучего рослого мужчины оказался слабенький, писклявый, совершенно девичий голос. Произнеся свое имя, он поморщился, как будто звук собственного голоса причинил ему боль. – А тебя?

Она улыбнулась, села около него на кровати и погладила его кончиком пальца по подбородку. Ей не очень-то хотелось делать это и к тому же ей казалось, что и он не очень-то хочет ее, но она чувствовала, что если будет нежной, то, возможно, он тоже не будет груб. Должно же хорошее поведение хоть как-то вознаграждаться, не так ли? Она попыталась говорить так, чтобы голос звучал мягко и в нем не угадывался страх.

– Вы можете называть меня, как вам будет угодно.

После этих слов он посмотрел на нее. Глаза под маской чуть увлажнились, возможно, от эмоций, возможно, всего лишь от выпитого. И то и другое могло оказаться опасным.

– В таком случае я буду звать тебя Фин.

Онна сглотнула. Снова развилка. Нужно что-то изображать из себя, пытаться прикинуться этой самой Фин, а то и успокаивать его. Может быть, он удовлетворится, если она хорошо вздрочит его? Или хотя бы согласится, чтобы она была сверху? При мысли о том, что эта гора мускулов навалится на нее, Онну мурашки пробирали. Все равно что оказаться заживо похороненной.

Но что если эта Фин была бросившей его любовницей, или бывшей женой, которую он застал с лучшим другом, или ненавистной единокровной сестрой, которой досталась вся любовь их матери, или кто-то еще, кому он мечтает сделать больно? Это была игра вслепую, а Онна никогда не была сильна в азартных играх. Но ведь проституция вся строится на притворстве, разве нет? Притворяешься, будто тебе нравится очередной мужик, притворяешься, будто тебе с ним хорошо, притворяешься, будто ты не здесь, а где-то в другом месте. Притворяться кем-то другим совсем не великое дело.