Последние… как долго? Пять минут – самое большее. Но пять минут – время немалое. Это слово – «адвокат». Слов вообще-то было больше. В дополнение к адвокату она думала: «Не так». Точнее: «Тут что-то не так». А еще по какой-то необъяснимой, смешной и, между прочим, выводившей ее из себя причине: «Вот идиоты».

– Миссис Сакс? – произнес О’Рурк.

– Послушайте, – ответила она, – я, конечно же, хочу вам помочь. Но не пойму, что смогу добавить такого, что может оказаться важным. Об этой женщине я ничего не знаю. Я всего лишь раз с ней говорила, да и то о каких-то пустяках. Случившееся с ней – ужасно, что бы то ни было. Я даже не знаю, что именно произошло! – повысила голос Грейс. – Но в любом случае я уверена, что к школе это никакого отношения не имеет. И знаю, что это не имеет никакого отношения ко мне.

Они смотрели на нее какими-то странно довольными взглядами, словно ждали, когда же она выкажет некое негодование или возмущение, и вот она соизволила это сделать и укрепила их мнение о себе. Она уже пожалела о своей несдержанности. Но ей хотелось, чтобы они ушли. Сейчас же – до того, как Генри вернется и увидит их. А они всё сидели.

– Миссис Сакс, – наконец проговорил О’Рурк, – мы приносим извинения, что побеспокоили вас. Не смею вас больше задерживать. Однако мне бы очень хотелось переговорить с вашим мужем. Он наверху?

Она пристально посмотрела на них. Затем, без всякого перехода, ее мысли молнией перенеслись в некую вселенную 1950-х годов, в которой эти люди – эти мужчины – должны были обрести стойкое изменение Y-хромосом, прежде чем оставить ее в покое, что сводило с ума. Но она смогла лишь спросить:

– Зачем?

– А разве это проблематично?

– Ну, дело в том, что он отсутствует. Он на медицинской конференции. Но даже будь он дома, он бы понятия не имел, о ком вы ведете речь. Он даже не был знаком с этой женщиной.

– Правда? – спросил первый, ирландец. – Не по школьным делам, как вы?

– Нет. Только я отвожу сына в школу и забираю его оттуда.

Они оба, нахмурившись, глядели на нее.

– Каждый день? Ваш муж никогда его не отводит? – спросил Мендоза.

Она едва не рассмеялась. Ей почему-то вспомнилась пара, из ее пациентов: у мужа и жены был бизнес, который они создали и вместе им управляли, успешно и в согласии. И все же, когда дело доходило до дома и воспитания двоих детей, женщина оказывалась в полном одиночестве, следя за тем, чтобы за обучение было заплачено, а в туалете не кончалась бумага. Она следила за календарем прививок, уплатой налогов и обновлением паспортов, приходя домой, готовила ужины, следила за успеваемостью детей и вытирала со столов, пока муж расслаблялся после тяжелого трудового дня. Раздражение жены достигло неослабной точки кипения. Во время сеансов она беспрестанно кружила вокруг этой сводившей их с ума ситуации, намеками ссылаясь на семейные установки мужа, породившие его представления о том, какой должна быть супружеская жизнь, и потрясшую ее саму раннюю потерю отца. Появились тактично предлагаемые таблицы и списки для коррекции баланса степеней взаимной ответственности. И вот однажды, когда жена объясняла мужу, почему не следовало бы назначать «мальчишник» в день праздника «Снова в школу», он внезапно испытал одно из внутренних озарений, за которые столь справедливо восхваляют психотерапию. В порыве неподдельной ярости мужчина сел на кушетке, повернулся к жене, бизнес-партнеру, матери своих детей, единственной женщине, которую он – по его же словам – когда-либо любил, и заорал: «Ты не будешь счастлива, пока я не возьму на себя хотя бы половину!»

Так что, наверное, она чуточку лицемерила. А может, именно так ей и хотелось жить: провожать сына в Рирден, ждать его, водить на уроки музыки, ни секундой драгоценного времени с Генри не делиться с Джонатаном, который, если уж начистоту, никогда и не просил ее делиться. Да как бы там ни было, им-то какое до этого дело? И почему, черт подери, это имело значение?

– Ну, – ответила она с легким смешком, который даже ей показался наигранным, – наверное, это веяние времени и все такое, однако сомневаюсь, что у ваших детей в школе все по-другому. Что, в родительских комитетах и клубах полно отцов?

Они быстро переглянулись. Потом тот, кто заявлял, что у него двое детей, пожал плечами.

– Не знаю. Жена этим всем занимается.

«Вот именно», – подумала Грейс.

– Но все же они могли бы встретиться, верно? Ваш муж и эта дама, миссис Альвес?

И тут появился Генри. Он неуклюже ввалился в вестибюль, неся в рюкзачке скрипку, тяжелый кожаный портфель с книгами при каждом шаге бил им по бедру. Потом непривычный вид сидевших на стульях людей заставил его поднять глаза. Сердце у Грейс упало, хотя она сама бы не сказала, почему именно.

Генри был красивым мальчиком, из которого вырастет красивый мужчина, однако он задержался на пороге переходного возраста, над левой губой у него едва пробивались темные волоски. У него были курчавые черные волосы, как у Джонатана, и тонкая фигура и длинная шея, как у Грейс. Как они оба, он думал куда больше, нежели говорил.

– Мам? – произнес Генри.

– Привет, дорогой, – машинально ответила она.

Генри стоял, вертя в пальцах ключ, который достал из портфеля. «Отмычка», – подумала она, хотя он вовсе не был безнадзорным ребенком. Возможно, он считал, что она уже дома и ждет его, а оказавшись в квартире один, решил бы, что она уже на подходе, как оно и было бы – вообще-то и было, – прежде чем ей преградили дорогу эти два доставучих типа. Генри по-прежнему ждал.

– Поднимайся, – сказала она. – Я через минуту догоню.

Чуть задержавшись, давая ей понять, что потребуются объяснения, он повернулся и ушел, чуть покачивая рюкзачком со скрипкой. Детективы молчали, пока за ним не закрылись двери лифта.

– Сколько вашему сыну? – спросил один из них.

– Генри двенадцать.

– Возраст веселья. Это когда они заходят к себе в комнату и не выходят лет десять.

Это замечание стало для них своего рода сигналом. Оба театрально усмехнулись, а О’Рурк покачал головой, поглядев в пол, словно вспомнив свое отвратительное поведение в двенадцать лет. Грейс разрывалась между желанием защитить сына, который и вправду несколько месяцев назад стал закрываться у себя в комнате (обычно почитать или порепетировать на скрипке), и стремлением просто встать и уйти прочь. Разумеется, ни того, ни другого она не сделала.

– А ваш сын знает сына этой Альвес? – как