Надеюсь, завтра вернется. Он тебе не говорил, когда возвращается?

И тут ее поразило, что она даже спросила у родного сына, когда вернется ее муж. Но брать свои слова обратно было слишком поздно.

– Нет. Не говорил. Я в том смысле, что он не сказал, куда уезжает.

– Надеюсь, он успеет вернуться к ужину с дедушкой и Евой.

Генри промолчал. Ему нравилась Ева, которая – если только в жизни и психике матери Джонатана не произойдет радикальных изменений – являлась бабушкой, которую он по праву должен был иметь.

Родители Джонатана несколько десятков лет провели в плену своих непризнанных пристрастий (по словам Джонатана, Наоми была алкоголичкой, а Дэвид с 1970-х годов ни дня не провел без транквилизаторов) и безграничном потакании младшему брату Джонатана, закоренелому бездельнику, который так и не окончил колледж, никогда толком не работал и жил в подвале родительского дома, узурпировав их заботу, внимание и финансовые ресурсы. Здоровые амбиции Джонатана явно сбивали его родителей с толку, а желание принимать участие в жизни других людей, особенно находящихся в чрезвычайных обстоятельствах, вызывало неприкрытое отвращение. Они все так же жили в Рослине, но с тем же успехом могли бы жить и на Луне. Генри с младенчества их не видел.

Грейс и сама провела с семьей Джонатана очень мало времени. Состоялись формальные «смотрины», потом дежурная прогулка по городу с неуклюжим и натянутым обедом в китайском ресторане, затем последовал марш будто под конвоем вокруг Рокфеллер-центра с целью осмотра рождественской елки, и все это сопровождалось осторожнейшими разговорами. Никто из родителей Джонатана на свадьбе не появился. (Явился лишь его брат, он постоял позади небольшой группы гостей на лужайке, спускавшейся к озеру у дома в Коннектикуте, и исчез, не попрощавшись, во время банкета.) С тех пор она видела родителей мужа лишь несколько раз, включая их неловкий визит в больницу «Ленокс-Хилл» после рождения Генри, куда они пришли – она этого никогда не забудет – со стеганым ватным одеялом явно ручной работы, но родом не из текущего и даже не из предыдущего десятилетия. Она допускала, что оно могло им быть по-своему дорого, но его сомнительный вид вызвал у нее отвращение. Нет, она не укроет своего долгожданного и обожаемого ребенка потертым и слегка пованивающим одеялом, которое они могли найти на благотворительной распродаже или в каком-нибудь «секонд-хенде». С разрешения Джонатана она, выписываясь, оставила одеяло в мусорной корзине.

Никто из этой троицы – ни отец, ни мать, ни младший брат – никогда не проявлял подлинного интереса ни к Грейс (что в итоге проблемой для нее не стало), ни к появившемуся на свет Генри. Теперь она понимала, что Джонатан, очень умный и самостоятельно мотивированный ребенок, с младых ногтей делал из себя человека по собственному разумению, и это представлялось Грейс почти героическим поступком. Это было гораздо больше, чем совершила она. Ее родители, возможно, и не выставляли это напоказ, но всегда заставляли ее чувствовать себя желанной и очень значимой, настойчиво и недвусмысленно внушая, что ей необходимо двигаться вперед в этом мире, получить образование, проявлять интерес к окружавшим ее людям и оставить свой след в жизни. Джонатану приходилось постигать все это самому: без поддержки, без наставлений и даже без призора. Жалости по отношению к нему Грейс не чувствовала, потому что и он не испытывал жалости к самому себе, но ей было жалко Генри, который заслуживал по крайней мере одну настоящую бабушку.

– Как с уроками? – спросила она у Генри.

– Неплохо. Кое-что успел сделать в школе. Хотя у меня контрольная.

– Хочешь, чтобы я помогла?

– Может, попозже. Сначала надо позаниматься. Сходим поужинать в «Свинячий рай»?

В «Свинячий рай», ресторанчик с продажей навынос, они ходили, когда оставались одни. Джонатан, разумеется, не был религиозен, но китайскую кухню не любил. Об этом заведении они не рассказывали ее отцу и Еве.

– Нет. Я купила отбивные из барашка.

– О! Хорошо.

Грейс отправилась на кухню готовить ужин. Генри ушел к себе в спальню, предположительно чтобы заниматься. Она окончательно избавилась от своей злобы на двух полицейских при помощи бокала шардоне из холодильника и достала пароварку для цветной капусты. Когда кастрюля стояла на столе, отбивные были приправлены, а полкочана зеленого салата лежало в центрифуге для обсушки листьев, Грейс достаточно пришла в себя, чтобы снова позвонить Джонатану, но его телефон сразу переключился на голосовую почту. Она отправила короткое сообщение с просьбой перезвонить, потом набрала номер отца, ответивший протяжным, старомодным звонком, который наверняка перейдет на автоответчик из доцифровой эры с неразборчивым приветствием и затянутым сигналом.

Но трубку сняла Ева.

– Ал-ло? – протянула она, и по ее вопросительной интонации стало ясно, что она не знает, кто звонит. В телефоне ее отца не стоял определитель номера, в его доме не было ни цифрового медиаплеера, ни компьютера. Отец и мачеха Грейс перестали идти в ногу с технологическим прогрессом с появлением кнопочных телефонов и видеокассет (в отношении последних они не расширяли свою коллекцию «Шедевров кино» 1980-х годов). Сотовые телефоны у них были, на этом настояли Грейс и дети Евы, но к каждому аппарату были приклеены бумажки с инструкциями и самыми важными номерами. Грейс знала, что не надо звонить отцу на мобильный, и он ей с него тоже ни разу не позвонил.

– Здравствуй, Ева, это Грейс.

– Ой, Грейс. – Голос у нее был не очень разочарованный, что подтверждалось чуть более ранним разочарованием. – Твоего отца нет дома.

– У тебя все хорошо? – спросила Грейс, следуя установленному сценарию. Ева, привнесшая все условности богатой жизни своих родителей в довоенной Вене в собственную богатую жизнь в послевоенном Нью-Йорке, требовала строго определенных по форме реплик. Из нее – если бы она вообще захотела хоть чем-то заниматься – получился бы великолепный инструктор по строевой подготовке.

– Да, все прекрасно. Мы ждем вас завтра к ужину, да?

– Да, мы тоже ждем этого события. Но я не уверена, сможет ли Джонатан вовремя вернуться.

И этого крохотного раздражителя оказалось более чем достаточно.

– Что значит «ты не уверена»?

– Он в Кливленде, на медицинской конференции.

– Да?

– Я не знаю точно, во сколько приземлится его рейс.

Для Евы это было чем-то совершенно вопиющим. То, что Грейс не знала дату возвращения Джонатана, было просто непостижимо. Ева даже представить себе не могла жену, чья жизнь целиком не подчинялась бы делам мужа. Все реалии и реальности семейной жизни Грейс с ее обязанностями и планами, постоянно растущими обязательствами (разумеется, Еве рассказали о выходящей скоро книге и туре, о выступлениях