— Несомненно, за долгие годы вы видели здесь много известных лиц, — заметил Найт. — Наверное, могли бы написать книгу.

— Вполне вероятно, — произнес бармен тоном, говорившим, что он никогда этого не сделает.

Он вытирал стакан белым полотенцем, но взгляд его был обращен на Томаса.

— Американец?

— Совершенно верно.

Бармен кивнул, показывая всем своим видом, что это не лечится.

— Шекспировед?

— Нет.

— Но ведь и не простой турист, так? Один, здесь, в такое время.

— Встречаюсь с другом, — объяснил Томас и, повинуясь внезапному порыву, добавил: — На самом деле я из Чикаго, изучаю обстоятельства смерти Даниэллы Блэкстоун, писательницы.

Бармен перестал протирать стакан. Его глаза широко раскрылись и наполнились любопытством.

— Вот как?

— Наверное, до Кенильуорта отсюда слишком далеко, чтобы можно было считать ее местной, — сказал Томас.

— Она сюда заходила пару раз, — заметил бармен, радуясь возможности поговорить о чем-то кроме театра. — Но местной ее, по-моему, никак нельзя было назвать. Впрочем, она редко бывала в наших краях. Разъезжала по всему свету, рекламируя свои книги и появляясь на всяческих приемах.

Он произнес это, закатив глаза, сдавленным и чуть приправленным горечью голосом. Томас молча кивнул.

— Все же у нее, наверное, были свои причины, — продолжал бармен.

— На что?

— Слава, блеск. На самом деле она заполняла пустоту в душе. — Он произнес эту фразу так, будто прочитал ее где-то или слышал по радио.

— Вы имеете в виду Алису, — сказал Томас. — Ее дочь.

— Возможно. — Бармен многозначительно кивнул, словно показывая, что не хочет углубляться в эту тему. — Я хочу сказать, что трагедия заставляет людей совершать самые странные поступки.

— А что именно произошло? — спросил Томас, делая ударение на слове «именно», как будто он все знал, но хотел уточнить подробности.

Бармен подался вперед и ответил:

— Ей было шестнадцать. Только представьте себе. Потерять дочь такого возраста. Это была трагедия. Самая настоящая, черт побери.

— Кажется, девушка погибла в автокатастрофе, да? — спросил Томас.

— При пожаре, — поправил его бармен. — Сгорела школа. Пять девочек остались вечером после уроков. Местные, учились в этой школе, кроме одной. Вспыхнул пожар, и они не смогли выбраться. Все погибли. Самая страшная трагедия подобного рода со времен войны. Я хорошо помню репортажи по телевизору. Ну а потом… я хочу сказать, как такое могло повлиять на мать?

— Отчего произошел пожар?

— Это была… целая серия поджогов. Пустые здания. Три или четыре случая за несколько предыдущих месяцев. Вандалы. Недоумки. Подростки, которым нечем заняться. Такая шпана всегда выбирает в качестве цели школы. Но только на этот раз внутри оказались девушки. Их не должно было там быть. Никто не знал, что они в школе. Тела нашли, когда разбирали пожарище. Как я уже говорил, самая настоящая трагедия.

Кивнув, Томас уставился в кружку с пивом, не зная, что сказать.

— Кто-то умер? — послышался у него за спиной жизнерадостный голос Тейлора Брэдли.

Бармен мрачно взглянул на него, и Найту пришлось сделать над собой усилие, изображая улыбку.

— Привет. Как спектакль?

— Даже не знаю, что сказать, — ответил Тейлор. — В целом, наверное, неплохо, но мне нужно время, чтобы в голове все утряслось. Был и просто замечательные моменты. Сам Лир в основном был потрясающе хорош, но отдельные места оказались смазаны.

Снова закатив глаза, бармен удалился, но Тейлор этого не заметил и продолжил:

— От шута меня просто выворачивало, хотя это очень сложная роль. Корделия понравилась. Она храбрая, понимаешь? Такой характер можно увидеть редко. В начале пьесы она откровенно была влюблена в Бургундию, так что брак с Францией дался ей нелегко. Интересное решение.

Томас успел забыть, что Брэдли обожал театр. Только сейчас он вспомнил, как Тейлор врывался в пыльный, душный кабинет на первом этаже здания факультета английской литературы Бостонского университета, разражаясь бранью или славословиями в адрес того, что он вчера видел на сцене. Говоря о театре, Брэдли буквально оживал. Его обычная робость исчезала бесследно, глаза загорались. Хорошая постановка вызывала у него восторг, плохая наполняла купоросом. Сейчас Найт стал задавать вопросы, как и тогда, получая наслаждение от того, как его друг разбирает те нюансы спектакля, на которые большинство зрителей не обращает внимания, упиваясь сильными моментами и возмущаясь тем, что ему не понравилось.

Улыбнувшись, Томас отпил глоток пива.

— Только не говорите, что это вам действительно понравилось, — произнес у них за спиной веселый голос.

Джулия Макбрайд пробиралась через зал, неизвестно когда успевший заполниться. Ее лицо было насмешливым.

— Сам я не видел, — сказал Томас. — Вот Тейлор смотрел. Вы с ним знакомы, да?

— Вы работаете в институте? — поинтересовалась Джулия. — За восторженное отношение к таким постановкам, как эта, вас запросто могут выставить за дверь.

Тейлор рассмеялся.

— Я так понимаю, вам постановка не понравилась, — сказал Томас.

— Она просто отвратительная, — фыркнула Джулия. — Временами мне хочется узнать, сколько классов образования за плечами у режиссеров. Ну как можно настолько превратно толковать линию политического противостояния в такой пьесе, как «Король Лир»?

— Я просто говорил, что эта постановка, если так можно выразиться, более домашняя, что ли, — смущенно произнес Тейлор.

— Если в вашем понимании домашность сводится к тому, что собственных дочерей проклинают бесплодием — кстати, этот момент был сыгран совершенно неправильно, — то мне с вами не по пути. Да, кстати, я Джулия Макбрайд. Это место свободно?

— Кажется, вас ищут, — заметил Томас.

Сквозь толпу протискивался Алонсо Петерсон с бутылочкой джин-тоника в одной руке и стаканом с чем-то мутным — в другой.

— Ал, сюда. — Джулия помахала рукой.

Кивнув, Петерсон попытался протиснуться сквозь толпу, то и дело бормоча извинения. Внезапно люди расступились, и Томас увидел Анджелу и хмурого Чада, аспирантов Джулии. Чад решительно проталкивался вперед, держа кружку высоко в воздухе. Петерсон двинулся за ним. Проследив за взглядом Найта, Тейлор скорчил гримасу.

— Похоже, все здесь, — заметил Томас.

— Совершенно верно, — согласилась Джулия.

В ее улыбке, обращенной на Томаса, присутствовал оттенок сожаления. Так, по крайней мере, должно было казаться. В глазах сверкали знакомые озорные искорки, придававшие ее лицу насмешливое, игривое выражение. У Найта мелькнула мысль, как отнесется Джулия к тому, что он начнет в открытую за ней ухаживать, но он тотчас же ее прогнал.