Мясник отрицательно покачал головой:

– Нет. Комплекс переработки солнечной энергии слишком сложный. Эти руки разбирать такой недавно. Слишком большой. Не…

– Да, Мясник. Девять слов. На английском пришлось бы написать две книги с кучей чертежей и перечнями электротехнических и архитектурных параметров. А у них есть девять подходящих слов. Которых нет у нас.

– Невозможно.

– А это возможно? – Она показала на сирибийский корабль. – Но оно есть и летает.

Она увидела, как высокоразвитый, но увечный мозг погрузился в раздумье.

– Если есть правильные слова, – продолжила Ридра, – все происходит быстрее и легче.

Помолчав, он спросил:

– Что такое я?

– Во-первых, это очень важная вещь, – улыбнулась она. – Гораздо важнее всего остального. Мозг готов списать в утиль много чего, лишь бы жило «я». Потому что мозг – это часть «я». Книга – она, Вселенная – она, корабль – он, Тарик – он, но я, как ты, наверное, заметил, – это я.

Мясник кивнул:

– Да, но что я такое?

На экран набежал туман, смазав очертания звезд и сирибийского корабля.

– На этот вопрос можешь ответить только ты.

– Ты, наверное, тоже очень важная, – задумчиво проговорил Мясник. – Мозг слышал, что ты такая.

– Умница!

Вдруг он прикоснулся правой рукой к ее щеке. Петушиная шпора слегка задела ее нижнюю губу.

– Ты и я, – сказал Мясник, наклоняясь к ней. – Больше здесь никого нет. Только ты и я. Но кто есть кто?

Она кивнула (щека потерлась о его пальцы):

– Ты начинаешь понимать.

Грудь его была на ощупь прохладная, от лежащей на щеке руки шло тепло. Она накрыла его руку своей:

– Иногда ты меня пугаешь.

– Меня – это я, правильно? – спросил Мясник. – Разница только морфологическая? Мозг уже раньше это понять. Почему ты меня пугает?

– Пугаешь. Опять морфология. Ты меня пугаешь, Мясник, потому что ты грабишь банки и втыкаешь людям в глаза рукоятки ножей!

– Ты так делаешь? – на мгновение удивился он. – Хотя да, делаешь. Ты забыл.

– Но я не забыла.

– Почему это пугает я? Точнее, меня.

– Потому что я такого никогда не делала, никогда не хотела и никогда не смогла бы сделать. А ты мне нравишься. Мне нравится твоя рука у меня на щеке. И если бы ты вдруг решил воткнуть рукоятку ножа мне в глаз, то…

– А! Ты никогда не воткнешь рукоятку ножа мне в глаз. Мне не надо беспокоиться.

– Ты можешь передумать.

– Ты не можешь. – Он пристально посмотрел на нее.

– Я не думаю, что ты и вправду меня убьешь. Ты это понимаешь. Я это понимаю. Дело в другом. Давай я тебе расскажу про другой случай, когда я сильно испугалась. Может, ты увидишь, в чем сходство, и лучше поймешь. Мозг не глупый.

Он опустил руку со щеки на шею, в его озадаченных глазах показалась тревога. С таким выражением он смотрел на мертвого ребенка в биологическом театре, пока не обернулся к ней.

– Как-то раз… – начала она медленно, – была птица.

– Птицы пугают меня?

– Нет. Но эта птица напугала. Я была еще ребенок. Ты ведь не помнишь себя ребенком? Для большинства людей то, какой ты сейчас, во многом зависит от того, каким ты был в детстве.

– И какой я сейчас тоже?

– Да, и я. Мой врач решил подарить мне птицу, майну. Они умеют говорить, но не понимают, что говорят. Они просто повторяют звуки, как магнитофон. Только я об этом не знала. Часто я угадываю, что́ люди хотят мне сказать. Знаешь, Мясник, я раньше этого не понимала, но с тех пор, как попала к вам, убедилась, что тут есть что-то от телепатии. В общем, эту майну учили так: когда она произносила правильные слова, давали червячков. Ты знаешь, какого размера червяк?

– Такой?

– Верно. А бывают и на несколько дюймов больше. Сама эта птица в длину восемь-девять дюймов. То есть длина червяка примерно пять шестых самой майны – вот что важно. Птичку научили говорить: «Привет, Ридра. Хороший сегодня денек. Мне так весело». Но в ее голове весь этот набор звуков сводился к комплексу неясных визуальных и обонятельных ощущений, приблизительный смысл которых: «Сейчас будет еще червяк». И когда я зашла в теплицу, сказала птичке привет и она ответила: «Привет, Ридра. Хороший сегодня денек. Мне так весело», – я сразу поняла, что она врет. И я почувствовала, что сейчас будет еще червяк, я его видела, чувствовала его запах, и он был толстый и в длину пять шестых от моего роста. И мне его надо было съесть. У меня началась истерика. Врачу я об этом никогда не рассказывала, потому что сама поняла только сейчас. Но когда вспоминаю, до сих пор трясусь.

Мясник кивнул:

– Когда ты убежал с Реи с деньгами, в конце концов схоронился в пещере на Дисе, в ледяном аду. На тебя напали черви двенадцати футов в длину. Вылезали из-под камней, на коже – кислотная слизь. Ты был напуган, но ты их убивал. Ты взял аккумулятор от реактивных саней и соорудил электрическое заграждение. Ты их убил, и когда ты понял, что ты сильнее, ты больше не боялся. Ты их не ел только потому, что от кислоты мясо у них ядовитое. Хотя до этого ты три дня ничего не ел. Вот что было с тобой.

– Со мной? То есть с тобой?

– Ты не боится того, чего боится я. Я не боится того, чего боится ты. Это хорошо, да?

– Наверное.

Он мягко дотронулся лбом до ее лба, потом отклонился назад и внимательно взглянул ей в лицо.

– А чего ты боишься? – спросила Ридра.

Он мотнул головой, но не в знак протеста, а как бы собираясь с мыслями; она видела – он подбирает слова.

– Ребенок умер, – сказал он. – Мозг боится, боится за тебя, что ты будет один.

– Сильно боится, Мясник?

Он опять покачал головой:

– Одиночество не хорошо.

Она кивнула:

– Мозг это знает. Долго не знал, но потом понял. На Рее тебе было одиноко, даже с деньгами. На Дисе еще хуже, а на Титине, хотя и с другими заключенными, было хуже всего. Никто не понимал, когда ты с ними говорил. И ты их плохо понимал. Может, потому, что они все время говорили «я» и «ты», а ты только сейчас узнаёшь, насколько важны ты и я… Ты хотел сам воспитать ребенка, чтобы он вырос и… говорил на том же языке, что и ты? Или, по крайней мере, говорил по-английски так же, как ты?

– Тогда оба не одинокие.

– Понятно.

– Он умер, – сказал Мясник с глухим рыком.

– Но теперь ты не так одинок. Я тебя научу понимать остальных. Ты не глупый, ты быстро учишься.

Он посмотрел ей прямо в лицо, положил кулаки ей на плечи и серьезно проговорил: