И мы сидели, вглядываясь в молочную даль, где при какой-нибудь иной погоде открывался бы грандиозный вид на гору Фудзи, о котором я даже и не мечтала.

Теперь она так близко от меня, так близко! Лишь руку протяни!..

– Мы купили путевку на Фудзи: без ланча, без отдыха и без Фудзи! – грустно шутил Лёня.

Дождь лил как из ведра. С тоской мы пытались различить прославленные в веках очертания, но стены дождя скрывали даже деревья, растущие поблизости.

– Ну, и хорошо, что дождь, – сказал вдруг Лёня. – Хотя бы пыль прибьет.

В фойе уже стали собираться наши, чтобы ехать дальше.

– Ах, какая жалость! – сокрушался высокий седой мужчина с тростью. – Не видно Фудзи!

На что ему Лёня ответил назидательно:

– Гора Фудзи должна быть у нас в душе. Внутри. А не снаружи!

– Откуда такой философ? – спросил этот страшно огорченный человек.

Сам он приехал из Амстердама.

Все наши спутники прикатили в Японию специально, чтобы посмотреть Фудзи. Большинство из них – люди немолодые, видно было, что они мечтали об этом всю жизнь.

Ничего, нас посадили в автобус и повезли на невидимую Фудзи…

Вулканическим озером Хаконэ вдоль лесистых холмов шли мы на корабле сквозь клочья тумана. Навстречу нам чуть ли не из облаков выплывали древние, пиратские что ли, трехмачтовые суда с приспущенными парусами.

В средние века японцы открыто занимались пиратством, совершая опустошительные набеги на китайские берега, а во времена расцвета морского разбоя флибустьеры добирались аж до самого Малайского полуострова и островов Ост-Индии. Но в конце шестнадцатого века пиратская флотилия японцев была сокрушена. Так что эти безлюдные высокогорные корабли казались нам призраками.

Дождь лил сильнее и сильнее. Горы тонули в облаках. Дымилась водная гладь.

Хаконэ – легендарное озеро, при ясной погоде в нем отражается гора Фудзи. В японском языке даже есть специальное выражение «Кагами Фудзи» – что значит отражение Фудзи в озере Хаконэ. И «Кагэ Фудзи» – гигантская тень горы, которую она отбрасывает на море облаков и тумана при восходе и закате солнца.

Все вокруг источало густой синий свет. Мы шли по синему озеру, синие грозовые тучи плыли над нами, каскады синих вод с грохотом обрушивались на палубу с неба. Мы закутались в синие плащи. Все равно вымокли до нитки.

Ни горячих источников, ни огнедышащих вулканов, которыми славятся берега Хаконэ, было не видать. Не видно было ни зги. Поэтому нас благоразумно завели в очередной краеведческий музей, всецело посвященный извержениям вулканов.

Что нас поразило, музей в самом прямом смысле буквально ходил ходуном. Похоже, в нем было небезопасно находиться. Доминантой экспозиции, как говорят искусствоведы, служила замечательная панорама, она в точности повторяла какое-то всемирно знаменитое извержение в Японии, которое под своим пеплом чуть не погребло половину земного шара.

Подходишь, добровольно нажимаешь кнопку – и становишься свидетелем форменного светопреставления. Ты видишь, как густое плотное облако, японцы считают его похожим на кочан цветной капусты в космическом масштабе, с ужасающим гулом, рокотом и адскими всполохами поднимается над горой, вулканические бомбы взлетают в воздух, камни падают, сыплется пепел…

Гора показана в разрезе, видно, что там у нее внутри раскаленная лава стекает по склонам в долины. Панорама дрожит, под тобой пол трясется, стены колеблются, потолок того гляди обвалится…

Очень натурально показано.

Рядом на большом экране идет фильм – абсолютно документальный: «Извержения в Японии» – 1991 года, 1992-го, число, время – 12.37; 12.54… Все запротоколировано до секунды…

Съёмки ведутся с вертолета – вулканический столб выше облаков – потрясающие кадры! А ты сидишь на вулканической бомбе, весом в несколько тонн, поглаживаешь обгоревшее бревно, и кровь стынет в жилах от зрелища этих вселенских японских катастроф.

Опять нас посадили в автобус, и мы спиралью стали подниматься на Фудзи. Вот тут я впервые увидела из окошка автобуса цветущие сакуры! Лиловые, сиреневые, розовые… Оказывается, на Фудзи можно застать самое позднее цветение сакур в Японии, ведь наверху гораздо холоднее, и только летом начинается весна.

Сакуры быстро-быстро пролетели, пошли огромные деревья с яркой изумрудной листвой. Вдруг появились наши русские березы, ели, нормальные клены зашелестели толстокожими листьями, как у нас, а не то, что миниатюрные японские кленовые листочки. Когда мы проезжали по этому «среднерусскому» Берендееву лесу, Лёня сказал про нашего соседа итальянца:

– Мне показалось, что он кому-то машет неистово в окно автобуса, увидел в чаще знакомых. А он просто стекло протирал, а то оно вспотело.

Первая станция – 1404 метра.

1590 метров – вторая. Тут есть почта. Можно послать открытку с Фудзи.

Незаметно стволы берез как-то скособочились, помельчали и превратились в карликовые березы, растительность лесотундры плавно перешла в растительность тундры, как если бы мы на минуточку проехали вдоль Сибири на Север. Дух захватывало от того, что у тебя на глазах стремительно сменяют друг друга планетные климатические пояса.

В конце концов, из тумана выплыли и остановились довольно крупные, приземистые, корявые и кривые северные пихты. А между черными их стволами величественно пролегали снежные языки Фудзи, те самые, которые отчетливо видны на той моей, бог знает сколько времени бережно хранимой почтовой марке.

Го-гомэ – пятая станция. А мы приехали на Шин-Го-гомэ – новая пятая станция на южном склоне, «граница неба и земли», откуда начинается карабканье, пешее многочасовое восхождение на вершину.

Мы вышли из автобуса и огляделись. Чудовищный ветер штормовой хлестал в лицо острой ледяной стружкой, хлопья снега и ливневый дождь, три эти разгулявшиеся стихии или поминутно сменяли друг друга, или накатывали разом. Наши попутчики, вмиг вымокшие, продрогшие, бросились в укрытие, но мы с Лёней взяли свои рюкзаки, надели на себя все теплые вещи, какие у нас были, предупредили товарищей, встали на тропинку, на снег, и пошли.

Это был полностью нереальный лес – стволы мокрых и черных пихт до того там закручены ветрами, завязаны узлами, переплетены ветвями и корнями, просто жуть берет. Земли ведь мало наверху, все больше вулканические камни, но камни и земля густо покрыты прошлогодними огненно-красными иглами лиственниц, новые-то весенние иголки чуть проклюнулись.

На черном склоне высятся алые синтоистские ворота – храм с колоколами, звонящими на штормовом ветру. И то ли туман виноват, то ли зыбкая атмосфера перехода в иные измерения: человек посредине Фудзи, я заметила, начинает нечетко смотреться – слегка двоиться, троиться. Это отразилось и на фотографиях, сделанных Лёней на Фудзияме. Хотя там достаточно сочно все изображено. Как я босая…