И накажут тебя.

С девушек срывают одежды. Инка улыбается. Ножи. Кровь. Запах магнолии. ДА-А-А-А…

Барабаны резко, в одну секунду, замолкли.

Художник открыл глаза. Пошатнулся и вновь упал на колени. Протянул к статуэтке отрубленную голову. Воздух вокруг него поплыл волнами, как от жары. И он в который раз ясно увидел: у Повелителя зажглись оба глаза, мягко осветив пространство…

…Он встретился с Подмастерьем около полуночи – уставший, измотанный, замученный вконец. Четвёртая кукла высосала все его силы, но видит господь, это будет нечто особенное. Последний штрих перед началом «дьяблады». Им необходимо напиться из божественного источника, вкусить счастья, обрести мощь для завершающего рывка. Художник был чисто выбрит и одет в отглаженный костюм с хризантемой в петлице. Подмастерье тоже прифрантился: пусть и не столь дорогие, но прекрасного качества пиджак, брюки, шляпа, ни дать ни взять благородный сеньор. В руках он сжимал букет бордовых роз и, как было видно по его состоянию, заметно волновался. Художнику даже стало смешно – сугубо на секунду, «эль моментино»: громила, убийца, мясник, а вот поди ж ты, нервничает, как монахиня перед поцелуем. Художник подошёл к приятелю:

– Буэна ноче.

– Буэна ноче, компаньеро[27].

Они обнялись, хлопая друг друга по плечам.

– Сегодня установка четвёртой куклы. После этого ни я, ни ты домой не приезжаем. Спрячемся в убежище, там, где обычно, – до diablada. Остались считаные дни. После празднества больше уже ничего не будет иметь значения, потому что мы получим своё. А сейчас давай насладимся. Это ведь наше последнее свидание с ней в таком виде.

– Да, – усмехнулся Подмастерье. – Но знаешь… Она всегда смотрит на меня.

– Тебе так кажется, компаньеро, – спокойно парировал Художник. – Я нравлюсь ей больше. Впрочем, спор бессмыслен. Скоро мы выясним, кто из нас прав.

– Верно, – подтвердил Подмастерье. – Хотя мне это ясно уже сейчас.

Художник откровенно расхохотался:

– Ты неисправим, амиго. Давай перестанем терять время. Она не любит ждать.

Они подошли к старинному колониальному особняку и скрылись за кованой дверью.

…На бойне догорела свеча. Освещать больше было нечего. Яма, где содержались девушки, опустела. В соляном растворе плавали куски тел. Посреди комнаты, блистая мёртвыми глазами из хрусталя, стояла последняя из кукол, поражая своей красотой…

(здание справочного бюро в городе российских фильмов)

…Показ начинается со знакомой демонстрации вентилятора на потолке обшарпанного помещения: тот же вид сверху, комнату легко просмотреть сквозь вращающиеся лопасти с трещинами. Внизу, подобно скриншоту изометрической компьютерной игры, застыли четыре человека. Два бойца Красной Армии – первый целится из винтовки в спину второму. Напротив красноармейцев – офицер вермахта в запылённой форме, он держит на мушке «вальтера» девушку небольшого роста, с короткой стрижкой. Всё прокручивается в замедленной съёмке, видно, как в воздухе кружатся блестящие на солнце пылинки, качается ствол пистолета в руке немца, ползёт до ушей улыбка бойца, прижавшего к плечу исцарапанную «мосинку». Картинка идёт на фоне заунывной нарастающей музыки, словно из фильма Хичкока. Зрители сжимают подлокотники кресел, подаются вперёд. Резкий звук, и они вздрагивают. Сидящая на восьмом ряду девушка зажмурила глаза, глядя в экран сквозь «пелену» сомкнутых ресниц. Всем кажется – сейчас случится нечто плохое.

– Петров, – не оборачиваясь, говорит Олег. – Вот это сюрприз. Ты что, немец?

– Ja, – охотно соглашается Петров. – Собственно, а шо тут такова, майн брудер? Ты ведь слыхал когда-нить о полку специяльного назначения «Бранденбург–800»?

Олег сохраняет молчание.

– Разумеицца, – смеётся Петров. – Так вот, дарахой мой боевой товарыщ, туды беруть фольксдойче – немцев, уроженцев стран вне Германии, которые гутарят на французском, русском или другом языке, как на родном, без малейшего акцента. Я разведчик, шпиён, говоря на нашем шифре, – «ратте», то бишь «крыса». Выбирай, шо понравится.

– Я же сам видел, как ты убивал немцев, – сухо произносит Олег.

– И шо? – с любопытством ухмыляется Петров. – Шпиёнам нужно втираться в доверие, либер фройнд, нас учат быть гнусными, беспринципными гадами, работа такая. Один профессиональный разведчик стоит дороже, чем цельная орава безымянной солдатни. Но братуха… то есть брудер, какой эффект! Ты даже ничо не заподозрил. Подумаешь, грохнул десяток земляков из рейха, зато пользы на фронте сколь принёс!

«Всё понятно, – морщится Олег. – Продукт кино, кто бы сомневался. Это наш разведчик благородный, чудесный, обязательно красавец и прекрасный семьянин. А немецкий шпион – без сомнений, феерическая сука, подлец, и не исключено, что с собственной овчаркой плотски живёт. Своих пристрелить ему и верно раз плюнуть, он обязательно убивает влюбившуюся в него глупую девушку, и так далее. Вот тут российские фильмы и сериалы ничем не отличаются от советских. Так что да, обидно, лажанулся, не разглядел я вторую личность Петрова. А ведь классика – убийца в детективе всегда тот, на кого в жизни не подумаешь. Здесь идеальный в принципе ход – лицо русское, с веснушками, сам лопоухий. Может, ему абвер[28]по сюжету и пластическую операцию сделал».

Петров подтолкнул его стволом винтовки. Олег сделал шаг вперёд – к офицеру.

– Я тебе честно скажу, – вздохнул боец, в чьём голосе уже откровенно прорезался немецкий акцент – резкий, с жёсткими окончаниями слов, и заодно полностью исчезли простонародные выражения. – Ты мне даже понравился, хоть не ариец, – я давно среди вас и привык к общению с людьми низшей расы. Но я солдат и выполняю приказ. Когда наш радист передал шифровку, что я должен доставить тебя в Город Гламура, мне пришлось подчиниться, пусть я до сих пор так и не разобрал смысл странного слова «гламур». Давай прощаться, братуха, не поминай лихом. Политруку скажу, ходили за «языком», наткнулись на засаду, и вот в бою с превосходящими силами противника ты героически погиб, подорвав себя и целый взвод немецко-фашистских захватчиков противотанковой гранатой с громким криком: «Да здравствует товарищ Сталин!»

– Сволочь ты, Петров, – устало говорит Олег. – Но я понимаю, роль твоя такая. Ты отрицательный персонаж. И обязан быть гнуснее гнусного, чтобы зритель твой образ возненавидел и ждал весь фильм, когда ж тебя наконец грохнут. В подобные моменты весь кинозал аплодирует – ну, типа, когда во «Мгле» по Стивену Кингу застрелили миссис Кармоди. Едва ей пулю в живот всадили, я сам в ладоши хлопал!

– Кто такая миссис Кармоди? – тревожно спрашивает сзади Петров.

– Да какая тебе хуй разница? – с раздражением отвечает Олег. – Ты небось, кроме «Майн кампф», в жизни ничего не читал. Допустим, есть такой писатель – Стивен Кинг…