Мономах не верил своим ушам: он подозревал, что Сархат недолюбливает Нелидову, но даже Артем не посмел бы вмешиваться в его личную жизнь, а этот парень откровенно критикует его вкус!

– Та, другая, лучше была, – продолжал между тем Сархат, делая вид, что не замечает выражения лица Мономаха.

– Другая?

– Ну, та, толстая, красивая… из Следственного комитета.

– «Толстая и красивая»? – К собственному удивлению, Мономах чувствовал не раздражение, а желание расхохотаться в голос: эпитеты Сархата были достойны того, чтобы их цитировать.

– Алла Гурьевна, кажется, – не унимался «домработник». – Почему она больше не приходит?

– Дать тебе ее телефон?

– Зачем?

– Ну, позвонишь и спросишь!

– Это вы сейчас шутите, да?

– Типа того.

Однако в чем-то Сархат прав: Суркова что-то совсем пропала. Он, правда, тоже занятия в клубе забросил, а ведь сам ее туда притащил, приобщил к альпинизму…

Сейчас, когда парень упомянул ее имя, Мономах вдруг ощутил, что скучает. По спорту или по Сурковой?

– Ладно, дядя Вова, мне пора: Соломон баньку строит, надо ему помочь, – проговорил Сархат, поднимаясь.

– Что еще за Соломон?

– Сосед ваш, Соломон Моисеевич, – с укоризной в голосе пояснил молодой таджик. – Говорю же, общаться надо с людьми, а вы вот меня ругаете!

И, покачивая красивой головой, Сархат удалился.

«Неужели я и в самом деле такой нелюдимый? – спросил себя Мономах. И тут же решительно ответил: – Нет, ведь вокруг столько народу – пациенты, врачи, медсестры… Ну а помимо работы, с кем я общаюсь?» – возразил он сам себе.

Ответ очевиден.

Нет, нужно взять себя в руки и вернуться в клуб, хотя бы раз в неделю. А лучше – два.

Интересно, Суркова посещает занятия, оставшись без «личного тренера»? Надо ей позвонить!

Он обязательно это сделает, как только этот долгий, обещавший быть чрезвычайно утомительным день подойдет к концу.

* * *

Он подобрал Олю на машине около ее дома. При виде Мономаха лицо девочки, серьезное и напряженное, слегка расслабилось.

– Я думала, вы не приедете! – выпалила она, пока Мономах пристегивал ее ремнем к сиденью.

– Как это? – удивился он. – Мы же договорились!

– Ну, может, забыли…

Похоже, девчонка не доверяет взрослым! Но кому она могла доверять? Отцу, который пил, бил мать и гонял детей? Матери, которая терпела его выкрутасы, не решаясь предпринять решительных действий и защитить себя и тех, кого произвела на свет? Или теткам из опеки, которые в один прекрасный день заявились в дом и буквально с мясом вырвали младших братьев, не считая нужным объяснить что-то девочке-подростку?

Да уж, у нее было полно причин сомневаться, что обещания взрослых будут выполнены!

Здание, в котором располагались органы опеки и попечительства Красносельского района, находилось в поселке Хвойный (Мономах заранее выудил адрес из интернета). Он ругал себя за то, что согласился на эту поездку: девочку, конечно, жалко, но Мономах терпеть не мог вести беседы с чиновниками любых уровней. В силу занимаемой должности, ему порой приходилось превозмогать себя и общаться с ними, но Мономах старался по возможности избегать таких встреч. А теперь, выходит, он сам напросился на неприятную обязанность!

Уже в предбаннике Мономах в очередной раз убедился, что не зря сторонится чинуш: одна такая как раз сидела в кабинке с огромной амбарной книгой под рукой (как будто в этом месте и слыхом не слыхивали о компьютерах!).

Девица лет тридцати выглядела так, словно ее вырезали из цельного куска дерева, обрубив по дороге все сучки и вытравив цвет «Белизной»: она была непривлекательной, плоской, как Восточно-Европейская равнина, и сердитой уже с самого утра, хотя вряд ли кто-то успел вывести ее из себя в столь ранний час, ведь с момента открытия офиса прошло всего-то минут десять!

Не успел Мономах объяснить, что хочет встретиться со старшим специалистом Уразаевой, как девица, нацелив на него немыслимо длинный и острый ноготь с облупившимся лаком, сказала:

– Нет ее.

Все.

– А когда будет? – спросил Мономах.

– Не скоро.

– Не скоро – это как? Через час, через два?..

– Сегодня не будет. И завтра – тоже.

Девица говорила, выплевывая слова, словно каждое из них давалось с трудом, потому что под ее языком обосновался еж.

– Ладно, – пробормотал Мономах, слегка растерявшись, – тогда я хотел бы поговорить с вашим начальством.

– Начальства тоже нет. И не будет, – ответила девица, и Мономах уловил в тоне ее резкого, как наждачная бумага, голоса нотки злорадства: господи, да она устроилась на эту работу, чтобы иметь возможность говорить людям гадости да еще и получать за это бабки!

– Простите, а как вы здесь работаете, если никого нет на месте? – начиная закипать, поинтересовался Мономах.

– Хорошо работаем, с девяти до шести, – последовал ответ. – С перерывом на обед.

Мономах посмотрел на стоящую рядом Олю: на лице у девочки читалось смешение чувств – от откровенного страха до гнева. Неужели все зря, и им придется вот так просто уйти?

– Знаете, – сдерживая ярость, снова заговорил Мономах, – возможно, у вас создалось превратное впечатление, что в этом городе работаете только вы, но это не так: у меня нет времени, чтобы вылавливать ваших специалистов, когда им будет удобно! Свяжите меня с тем, кто на месте!

– Не могу, – покачала головой «церберша». – Сегодня не приемный день.

– И что это значит?

– Что сегодня все специалисты либо на выездах, либо работают с документами.

– Они так заняты бумагами, что не могут принять людей по важному делу?

– У нас тут, гражданин, все дела важные! – выпятив тончайшую нижнюю губу, процедила девица. – Приходите в приемные дни. До свидания!

Мономах едва подавил желание схватить бабу за грудки и вытащить из кабинки, пересчитав по дороге все ее тощие ребра, и сам удивился неожиданному приступу агрессии. Наверное, пора в отпуск – иначе он, того и гляди, кого-нибудь покалечит, и случится это не на операционном столе!

– Владимир Всеволодович?

Мономах резко обернулся на голос, прозвучавший откуда-то слева, со стороны двери на второй этаж, к которой его так и не пропустили. В нескольких шагах от него стояла немолодая полная женщина с аккуратным «каре» на темных волосах. Откуда она его знает, ведь он-то видит ее впервые в жизни!

– Вы вряд ли меня помните, – с улыбкой проговорила она, подходя и кидая быстрый взгляд на стоящую рядом с Мономахом девочку. – Я – Липкина, Липкина Наталья. Мой муж у вас лежал…