– Твои родители лишены родительских прав? – наконец нарушила молчание Липкина, предварительно прочистив горло.

– Только отец.

Липкина поводила курсором по экрану компьютера, что-то читая.

– Но ваша семья давно состоит на учете, насколько я могу видеть! – заметила она. – Маргарита успела внести информацию в электронный файл…

– Это тоже из-за него! Отец пил, бил маму, она даже заявления писала в полицию, побои снимала!

– И что полиция?

– Мама забирала заявления, потому что отец… ну, он угрожал, что если она не заберет, то…

– Понятно, можешь не продолжать.

– А разве можно вот так, запросто, прийти и забрать детей, не предупреждая? – впервые за все время разговора подал голос Мономах. – Это у вас в порядке вещей?

– Честно говоря, все это очень странно, – вздохнула Липкина, качая головой. – Здесь написано, что главным основанием для визита представителей органов опеки явились многочисленные жалобы соседей.

– А кто жаловался? – вмешалась Оля. – Какие соседи?

– Имен здесь нет, но анонимные жалобы тоже принимаются во внимание. Видите ли, когда речь идет о безопасности несовершеннолетних, считается, что все средства хороши… Оля, я попрошу тебя выйти на минутку, ладно? Мне нужно поговорить с Владимиром Всеволодовичем.

Девочка взглянула на Мономаха.

– Иди, Оля, – кивнул он. – Подожди меня в коридоре, ладно?

Когда она вышла, весьма неохотно и все время оглядываясь через плечо, Липкина сказала:

– Вы должны понять, Владимир Всеволодович, что я не могу вмешиваться в работу коллег – это неэтично. То, что мы вообще это обсуждаем…

– Я все понимаю, – перебил он. – Но вам не кажется, что…

– Кажется, – теперь его перебила Липкина. – И мы говорим с вами только по этой самой причине! Дело в том, что Маргарита Уразаева сейчас отсутствует, и я не знаю, когда она вернется – она в отпуске по уходу за больной матерью, в Казани. И еще, я не совсем уверена, насколько можно доверять словам девочки. Во-первых, она еще подросток, во-вторых, лицо, как вы сами должны понимать, заинтересованное. Конечно, она будет защищать мать и братьев, и все же…

– Да?

– Есть в этом деле странности, которые невозможно проигнорировать. Допустим, Оля сказала правду, и все происходило так, как она описывает. Меня настораживают три вещи. Первая: почему детей изъяли в отсутствие матери без предварительного уведомления? Опустим живейшее описание девочки самого процесса, но факт остается фактом! Второе: почему изъяли младших, а старших оставили «в опасности»? Если дела в семье действительно обстоят так плохо, изымать нужно было всех несовершеннолетних! Ну и, наконец, третье: на акте об изъятии стоит имя не только Маргариты Уразаевой, но и второго нашего специалиста, Лидии Ямщиковой, но такого просто быть не может, потому что Лида не работала на выездах. Да и Оля ваша, вот, утверждает, что к ним приходили только Маргарита и пристав…

– Ну а с этой Ямщиковой хотя бы можно поговорить? – перебил собеседницу Мономах. – Она на месте?

Лицо Липкиной вытянулось.

– Нет, к сожалению, встретиться с ней не получится… Понимаете, бедная Лида, она умерла!

– Умерла?

– Точнее, погибла. Ее… вроде бы убили.

– Убили? – снова переспросил Мономах, чувствуя себя идиотом из-за того, что повторяет реплики за Липкиной.

– Ой, что вы, тут такое было! Сначала-то мы думали, что это самоубийство – ну, что поделать, не выдержала молоденькая девчонка моральных нагрузок, но потом пришли люди из Следственного комитета, всех допрашивали на предмет, не было ли врагов у нашей Лидочки. Конечно, нас не любят, нас боятся, но чтобы убить… Тут ведь особый склад характера нужен, верно?

Мономаху вспомнился папаша Карпенко: какой уж тут склад характера – просто мужик пьет, не просыхая, вот и творит безобразия! Хотя, с другой стороны, и характер важен, ведь не зря говорят, что одни после выпитого становятся веселыми и разбитными, а другие, наоборот, агрессивными и злыми.

– Так что, – говорила между тем Липкина, – Маргарита единственный человек, который может дать пояснения по поводу изъятия детей из семьи Карпенко. Я попрошу нашу начальницу, Курбанову, позвонить ей и задать все необходимые вопросы. Надеюсь, ситуация разрешится!

– Наталья… – начал Мономах и вдруг сообразил, что не знает отчества женщины, которая согласилась им помочь.

– Просто Наталья, пожалуйста, – отмахнулась она. – Вы хотели что-то еще спросить?

– Да. Как же нам теперь узнать, где находятся близнецы? Оле хотелось бы их навестить, да и мать, наверное, позже, тоже захочет.

– Видите ли, Владимир Всеволодович, о местонахождении детей знает только Маргарита, а ее нет. На самом деле на этот счет существует инструкция: дети как можно скорее передаются в приемную семью, чтобы нахождение в приюте не нанесло им психологической травмы.

– Неужели такая травма сильнее отъема от семьи?

– Вы просто не знаете, с какими тяжелыми случаями нам приходится иметь дело: в таких ситуациях речь идет не просто о благополучии, но и о самой жизни детей!

– Но нельзя же всех мерить одной меркой, в самом деле! Как это – мать не лишена родительских прав, а детей отдают чужим людям и не позволяют общаться?!

– Нет-нет, вы неправильно поняли: никто не лишает мать и других родственников возможности встречаться с детьми, если нет решения суда! Поверьте, Владимир Всеволодович, мы стараемся все делать в интересах несовершеннолетних. Вам может казаться, что наши методы слишком суровы, но вы… вы просто не видели того, что видела я и каждый работник опеки. За годы работы я такого насмотрелась! Вот потому-то и не удивилась, узнав о самоубийстве Лидочки… Ах да, это же вовсе не самоубийство!

Когда они вышли на улицу, Мономах двинулся к машине, но, оглянувшись проверить, следует ли за ним Оля, увидел, что девочка опустилась на скамейку у входа, сложив на коленях сжатые в кулачки руки. Ее голова была опущена, и вся она представляла собой зрелище жалкое и достойное сочувствия.

Мономах не мог заставить ребенка идти за ним, не приободрив, не пообещав, что все будет хорошо. Он, кстати, вовсе не был в этом уверен! Однако в их маленькой компании, так уж вышло, что он – единственный взрослый, а взрослые должны решать проблемы. Во всяком случае, дети в это верят!

Вернувшись к скамейке, Мономах присел рядышком с девочкой-подростком и опустил руку ей на плечо.

– Ты уж меня прости, что я не смог помочь, – сказал он тихо. – Я никогда не сталкивался с такой проблемой…

– Ну почему, почему мы такие бедные?! – всхлипнула Оля, словно не слыша его слов. Ее тонкие пальцы сжимались и разжимались, комкая школьную юбку. – Если бы мы были побогаче, то никто не учил бы нас жизни, не лез бы в наши кастрюли, в наши кровати… И уж точно не отнимал бы моих братьев!