– Каарл Францевич. Вы ли это? – повторяет Катя.

– Катерина Петровна. Вот и свиделись. Да это я, Валтонен-Живчик.

Каарл Францевич переводит взгляд на Константина Ивановича, – а вот Вас и не узнать. Где Ваши роскошные бакенбарды?

Легкая улыбка мелькнула на лице Валтонена. И тут же погасла. Он тяжело вздохнул и проговорил со стоном:

– Я зеркала боюсь. Смотреть на себя тошно. Помнишь, Катенька, Перегуду? Мерзавец первостатейный. С его подачи всё началось. Сначала пять лет, Катенька. Отсидел, как положено. Думал, человеческая жизнь началась. Спрятался в селе Великом. Знаешь, что рядом с Гаврилов-Ямом. Один – ни жены, ни детей, – слёзы текут по худым щекам. Вытирает грязным платком, – Вы уж простите меня, Катенька… Слезлив стал, как барышня…

Константин Иванович осторожно берёт Валтонена за руку:

– Каарл Францевич, как же Вы молитесь у здания церкви, которую превратили в прачечную?

– Константин Иванович, это же намоленное место. Бог простит заблудших. Сегодня прачечная, а завтра Божий храм воздвигнут.

Константин Иванович молча смотрит на Валтонена: нищие телом, богатые духом. Праведники. Нет, ещё им не время. Но придёт и для них пора. Право, странные мысли лезут в голову. Не ко времени.

– Может, пройдём в какое-нибудь кафе. Что нам на морозе стоять, осторожно говорит Константин Иванович.

– Может, может. Но кафе мне заказано. А вот столовая. Уж извините. Грязновата и убога. Но там ко мне привыкли, – слабо улыбается Каарл Францевич.

Шли долго. Валтонен вроде даже распрямился. И шагает бодро. И Катю поддерживает под локоток. Что-то рассказывает ей уже не грустное. Катя улыбается, оглядывается на мужа, который слегка приотстал. «Вот уж точно, Живчик», – улыбнулся сам себе Константин Иванович. Наконец, дошли до невзрачного трёхэтажного здания. Остановились перед обшарпанной дверью: «Заводская столовая номер три».

Времени было около пяти. Время не обеденное. Столовая была пуста. Сели в дальний угол. Подошла официантка. Улыбнулась Валтанену, как старому знакомому. С интересом взглянула на Константина Ивановича, неприязненно на Катю. Константин Иванович без труда прочёл на её лице: «Тоже мне фифа». Это про Катю. Катя посмотрела презрительно, как это она умеет, на официантку, сказала: «Меню, пожалуйста». И тут же услышала возмущённый крик: «Какое меню, какое меню. На первое кислые щи с говядиной. На второе котлеты с макаронами. На третье компот из сухофруктов, – жалостливо посмотрела на Валтонена, – Карл Францевич, что они себе понимают. Будто в ресторан пришли какой-нибудь».

– Наталия, сколько тебе надо говорить: не Карл, а Каарл. Карл у нас только Маркс. Его портрет у вашего директора в кабинете.

Константин Иванович наклоняется к Валтонену: «Может водочки за встречу?» «Я больше пятидесяти грамм не осилю», – шепчет Валтонен.

Катя строго взглянула на официантку:

– Три вторых без компота из сухофруктов. Двести водки «Московской» и сто грамм красного вина.

– Водка только «Ленинградская» и вино плодово-ягодное, – бойко проговорила вдруг подобревшая официантка.

Катя взглянула на Каарла Валтонена. Тот развёл руками, давая понять: ничего не попишешь.

Катя бросила суровый взгляд на официантку:

– Давайте, что есть и счёт сразу. Мы торопимся.

– Катенька, здесь ничего быстро не бывает, – говорит Валтонен.

Катя понимающе улыбается.

После минутного молчания Каарл Францевич продолжает свой печальный рассказ:

– Нет, опять нашли: «А ну, рассказывайте о своей контрреволюционной деятельности, но учтите, нам все известно. Вы арестованы как участник контрреволюционной организации. Признаёте себя виновным?» А в чем признаваться? Перебитыми руками подписал протокол, не читая. Я уже смирился. Бросят меня в овраг с такими же доходягами, как я. Забросают землёй со снегом. И креста на могиле не поставят. В тюрьме, да на каторге люди к Богу приходят. Вот молитва моя и дошла до Всевышнего. Спасибо Лаврентию Павловичу Берия. Амнистия вышла. Четыре года не досидел до десятки. Слышал, что злодей этот, что меня мучил, Ершов, расстрелян. И Перегуда с ним на тот свет отправлен».

Катя совсем недавно читала в газетах об этом Ярославском деле: «В январе 1938 г. первый секретарь Ярославского обкома партии Н. Н. Зимин был разоблачен, как «старый немецкий шпион, диверсант и двурушник», который сознательно уничтожал партийные кадры». Н. Н. Зимин был расстрелян. Вместе с ним был расстрелян и начальник Ярославского Управления НКВД А. М. Ершов.

– Так Вас оправдали? – воскликнула Катя. Испуганно оглянулась. Столовая была пуста. Лишь официантка выглянула из кухни. Пахнуло подгоревшим маслом. «Ещё придется подождать», – пропела она.

Каарл Францевич печально улыбнулся:

– Оправдывают, если реабилитация. Снимают обвинения. А тут амнистия. Пятно «враг народа» теперь до конца жизни.

– А школа?

– Какая школа. К детям меня на версту не подпустят. Слава Богу, сторожем на дровяном складе… Вот такие дела, Катенька.

Замолчал. Тяжело вздохнул:

– Вот при Николае – из ссылки Туруханской прибыл, дали университет закончить. А дальше, Вы, Катенька, знаете… Да вот ещё. Я теперь не Живчик. Проклял я эту партийную кличку и вместе с ней эту… – Испуганно замолчал, оглянулся по сторонам. Тихо проговорил, – вот я какой нынче член партии… Из партии исключён. Жизнь положил на революцию… Лагерное начальство при освобождении в справке написало: «Живчук». А мне тяжко было с ними спорить. Теперь я не финн, а хохол по фамилии Живчук.

Каарл Францевич взглянул на Катю:

– Катенька, Вы какая уже взрослая стали. Я же Вас совсем девчушкой помню.

– Мне уже почти сорок, – произносит Катя.

– Да, время беспощадно, – усмехается Константин Иванович, – ведь и Вы меня не признали, – обращается он к Валтанену.

А на столе уже стоит графинчик с водкой. И бокал вина.

– Кагор только для Вас, – услужливо улыбается официантка.

Катя пригубила чуточку вина. «Не разбавлено», – проговорила она. «Как Вы можете!»– почти искренне возмущается официантка.

– Наталия, она пошутила, – усмехнулся Валтонен.

– Шуточки у Ваших знакомых, – отзывается Наталия. Кокетливо повела плечами. Пошла, завертела ягодицами под обтягивающей юбкой.

На столе уже стоят тарелки с котлетами и жареной картошкой вместо макарон.

– Только для гостей Ярославля, – глядя мимо Кати на мужчин, проговорила Наталия.

Константин Иванович посмотрел на Валтонена. Тот благосклонно улыбнулся официантке.

Константин Иванович, мельком взглянув на счёт, передал деньги Наталии. Вышли из столовой, уже было темно. На улице зажглись фонари.