Он поморщился, потом прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Я думала, что он закончил, но он заговорил вновь:

– Я сказал, что хочу тебя? Да мне такое даже в страшном сне не могло бы присниться! Но это просто прелесть что такое! Посчитать, что кому-то может прийти это в голову! Хорошо, наверное, иметь такую высокую самооценку. Да уж, наверное, неплохо. – Он взревел от боли и, прежде чем продолжить, зашелся в коротком приступе кашля, выгнавшем последние остатки воздуха из его легких. – Вот что я тебе скажу. И слушай меня внимательно. Знаешь, что будет дальше? Меня отвезут в больницу, и моя жена будет там со мной. И когда она обо всем узнает, ей это очень не понравится. Твоя песенка спета, Джейн, спета окончательно, и ты сейчас испытываешь судьбу, очень опасно испытываешь. – Он издал странный пронзительный звук, но и этого было недостаточно, чтобы заставить его заткнуться. – Так что ничего страшного, – продолжил он. – Давай подождем. Потому что мы оба знаем, кто победит, и это будешь не ты.

– Неправда, – возразила я.

Его слова вызвали у меня злость, но при этом меня охватило какое-то странное возбуждение. Мне хотелось, чтобы он замолчал.

– Вот увидишь, Джейн. Я-то знаю, что будет дальше. И дело тут даже не в тебе. Дело во мне. Настало мое время.

Я протянула руку и коснулась пальцами его шеи. Он отдернулся и хрипло простонал от боли, которую вызвало резкое движение. Щека у него опухла, кожа натянулась и блестела, как воздушный шар, глаз заплыл и налился кровью.

Я повторила попытку, и на этот раз он даже не пошевелился; он лежал совершенно неподвижно.

– Ну хватит, Джейн, – сказал он. – Что ты делаешь? Хватит. Это уже слишком. Пожалуйста.

Он говорил сквозь сжатые зубы, усилием воли удерживая мышцы лица в неподвижности, чтобы боль не вспыхнула с новой силой. Я чувствовала, как он дрожит от напряжения под моими пальцами.

– Что ты делаешь, Джейн? Мне нужна помощь. Ты можешь просто… – Он снова дернулся. – Можешь убрать руку? Убери ее. Сейчас же. Хватит.

Это было изумительное ощущение.

Сейчас, оглядываясь назад, я не узнаю женщину, которая сидела там на полу, касаясь шеи раненого. Я не узнаю ее улыбку. Я не узнаю ее глаза. Она кажется мне совершенно другим человеком.

Я погладила его по шее указательным пальцем, потом всей ладонью. Он затих и не шевелился. Подбородок у него был колючий на ощупь, сизый от двухдневной щетины. Он закрыл глаза. Я видела, как его грудь вздымается и опадает, слышала его неровное, прерывистое дыхание. Моя ладонь скользнула выше, к его щеке.

Интересно, бывала ли тут рука Марни – по утрам, когда они вдвоем лежали в постели, или во время их первого поцелуя? Я обхватила его лицо второй рукой с другой стороны и крепко сжала его в ладонях. Потом осторожно запустила пальцы в его волосы и почувствовала на корнях тонкую пленку кожного сала.

– Пожалуйста, Джейн, – прошептал он. – Хватит. Прости меня. Не обращай внимания на то, что я тут наговорил. Я это все не всерьез. Давай просто… Мы можем все это забыть. Честное слово.

– Я не могу тебе помочь, – отозвалась я. – Прости. Я просто не могу.

– Тогда уходи, – с нажимом произнес он. – Убирайся отсюда. С меня довольно. Пошла вон.

На меня неожиданно накатила ярость. Меня что, вышвыривают из этой квартиры вторую неделю подряд? Серьезно? Нет. Нет уж. Ничего подобного. Потому что теперь сила на моей стороне и решения тут принимаю я. И я не намерена никому позволять говорить мне, куда идти и что делать, а также разрешать или запрещать мне здесь находиться. И уж определенно не Чарльзу. Он высказался, теперь настал мой черед. Это мой звездный час.

Я сделала глубокий вдох.

– Никуда я не уйду, Чарльз, – произнесла я очень-очень спокойно. Он не должен видеть, что я разозлилась. Ни к чему пугать его еще больше. – Я хочу остаться здесь. И я здесь останусь.

Наверное, к тому моменту я созрела для решительных действий. И вовсе не из сострадания или неуместного человеколюбия хотела, чтобы он немного успокоился, перестал бояться. Просто не стоило нагнетать атмосферу раньше времени. Пусть в последний, заключительный миг его охватит невыносимо острый ужас.

– Ладно, – выдохнул он. – Хочешь – оставайся. Все равно я ничего не могу сделать, чтобы тебе помешать.

– Да, – отозвалась я. – Ты вообще ничего не можешь.

Он закрыл глаза.

Я знаю, хвастаться тут нечем. Да и сказать что-то в свою защиту я смогу едва ли. Я просто смотрела, как он страдает, и наслаждалась этим зрелищем. Мне нравилось, что у него вывихнуто плечо, а правая рука не действует и это причиняет ему боль. Мне нравился вид его окровавленного лба, нравилась мысль о том, что он многие часы пролежал на полу у лестницы без сознания, нравилось знать, что у него сотрясение мозга. Мне нравилась его сломанная лодыжка, распухшая щека и заплывший глаз. В таком виде он нравился мне так сильно, как не нравился никогда прежде.

Я крепко обхватила его голову обеими руками. По щекам у него струились слезы.

Тебе никогда не доводилось ненавидеть кого-то с такой силой, с какой я ненавидела Чарльза, поэтому ты не поймешь, какое торжество я испытывала в этот момент. На меня снова накатило это головокружительное чувство, это безудержное, хмельное счастье. Не ожидала подобных ощущений в его присутствии.

Я слегка передвинула руки, и он застонал.

– Прости, – прошептала я.

– Джейн… – прохрипел он.

Я перевалилась с корточек на колени, всем телом нависнув над ним, и поменяла положение рук. Думаю, он все понял. Именно в тот момент он все понял.

Я набрала полную грудь воздуха. Вдох – шесть счетов – задержать дыхание – шесть счетов – выдох – шесть счетов. Я отвела взгляд и принялась разглядывать лестницу, застланную ковровой дорожкой, кремовой с голубой каймой, и перила, покрытые лаком цвета красного дерева. А потом одним молниеносным движением повернула руки и услышала, как хрустнула, подаваясь, его шея.

Когда я посмотрела вниз, его глаза были закрыты и лицо казалось совершенно безмятежным, челюсть расслабилась, лоб разгладился. Боли больше не было.

У меня получилось. Я до самого конца не была в этом уверена.

Я поспешно обернулась и сгребла свои вещи – телефон, ключи от квартиры – обратно в сумку. Потом взяла золотой ключик, который хранила у себя много лет и который позволял мне беспрепятственно проникать в эту квартиру, когда мне того хотелось, и бесшумно – не знаю, почему я вела себя так тихо; просто это казалось мне правильным – положила его в небольшую мисочку на приставном столике, к десятку других разнообразных ключей.

Я погасила свет. Потом провела по выключателю краем блузки. Мои отпечатки и так наверняка были в этой квартире повсюду, но я решила, что осторожность в любом случае не помешает. Я сняла с двери цепочку и тщательно протерла металл, пропихивая уголок кардигана внутрь каждого звена. И лишь тогда приоткрыла дверь, вытерла ручку изнутри и выскользнула в коридор.