В начале декабря Иван собрался с духом и поехал к Нине на кладбище. Они давно планировали сделать это вместе с Машей, но та последнее время почти не бывала дома, объясняя свое отсутствие разными неотложными делами, которые она должна успеть сделать до отъезда. Катю Иван с собой не взял, хотя она просилась. Он стоял у одиноко торчащего из земли креста, долго смотрел на табличку: Андреева Нина Сергеевна. К весне нужно будет обязательно справить памятник. Деньги на него Иван уже начал откладывать, еще совсем немного – и можно заказывать.

– Нина, Нина, – почти неслышно шептал Иван, стоя с непокрытой головой под тихо падающим снегом. – Как ты там? Простишь ли меня? Простишь ли дурака, который отравил тебе жизнь?

Ему казалось, он слышит ее голос, ласковый, спокойный: «Ну что ты, Ваня, зачем ты? Ничего ты мне не отравлял, жили, как все живут, не хуже и не лучше. Нормально жили. Ты, главное, береги себя, Ваня. Не пей».

Иван внимал этому голосу, звучащему у него в голове, и согласно кивал. Постояв у могилы, он аккуратно смахнул снег с креста, погладил табличку и, повернувшись, зашагал к кладбищенским воротам.

Вокруг было безлюдно и тихо. Иван свернул направо, затем налево и вышел на главную аллею. Вдалеке замаячили смутные очертания ограды. Иван чуть прибавил шагу. Внезапно ему почудилось, что позади кто-то идет. Он обернулся, но никого не увидел. Снег валил все сильнее. Иван запахнул воротник, натянул поглубже шапку.

«Прощай, Нина». Он почти подошел к воротам.

«Прощай, Ваня», – прошелестел за его спиной тихий голос.

Иван вздрогнул и остановился. Ему показалось, что голос вполне реальный и звучит на самом деле. Иван снова обернулся и разглядел вдалеке на дорожке размытый силуэт. Он беспомощно заметался, поскользнулся на припорошенном снегом льду, кинулся было обратно, туда, откуда пришел. Но силуэт уже бесследно исчез. Иван медленно вышел из ворот. Лицо его было мокрым, ноги ватными. Он мог поклясться, что голос принадлежал Лидии!! Она здесь, на кладбище! Рядом с Ниной! Они обе простились с ним, обе отпустили…

Он шел к автобусной остановке и плакал. Все равно слез никто не увидит, подумают, что это снег. Ранний снег, который еще не раз растает, пока не наметет настоящие, тугие сугробы. Пока не наступит долгая, бесконечно долгая зима…

Квартира была пуста, ни Маши, ни Кати. Только Иван разделся и поставил чайник, чтобы отогреться после лютого кладбищенского холода, раздался звонок в дверь. На пороге стояла Катя, лицо красное с мороза, нос распух.

– Ты что, гуляла? – удивился Иван.

Обычно Катю было не выманить из дому, на улице она сразу мерзла, начинала чихать, скучать и хотела поскорей домой к своему мольберту. Иван каждый раз почти насильно тащил ее на прогулку, чтобы организм получал достаточное количество кислорода. Ему с трудом удавалось заставить ее провести вне стен квартиры минут сорок, максимум час. А тут вдруг она сама, по собственной инициативе надумала гулять!

Катя кивнула.

– Да, решила пройтись, надоело дома торчать.

Голос ее звучал хрипло и сдавленно, Иван обеспокоился, не простыла ли она. В последнее время Катя почти перестала кашлять, осиплость понемногу стала проходить, не хватало теперь, чтобы все началось заново.

Чайник как раз вскипел, они уселись пить чай. Иван достал мед, положил Кате в стакан полную ложку.

– Хорошо бы ноги попарить, – озабоченно произнес он, глядя на лихорадочный румянец, рваными пятнами покрывающий ее щеки.

– Перестань, – остановила она его и досадливо поморщилась. – Я вовсе не замерзла и болеть не собираюсь. Лучше вот что скажи – ничего, если я на ближайшие выходные уеду? Ненадолго, на пару дней.

Иван глотнул, горячий чай обжег ему небо, он закашлялся. Катя смотрела на него с тревогой.

– Куда уедешь? – спросил он, переведя дух.

– На дачу к подруге, она тоже художница. Зовет писать натуру.

Иван нахмурился. Катина затея ему совсем не нравилась – отпускать ее одну на какую-то чужую дачу, в стужу, да еще на все выходные, с ночевкой, стало быть!

– Не пойму, зачем тебе это? – проговорил он как можно мягче. – Разве здесь, в Москве, нельзя писать натуру? Поедем в парк, оденемся потеплее, возьмем мольберт.

Она отчаянно замотала головой.

– Нет, тут совсем не то! Ты не понимаешь!

– Где уж мне. – Иван мрачно усмехнулся.

Катя вскочила, не допив чаю, порывисто обняла Ивана, прижалась щекой к его щеке.

– Ну пожалуйста! Всего два дня. Вечером в воскресенье я вернусь, обещаю! Там лес, речка настоящая, во льду, дома красивые, старинные. Я же не пленница твоя, в конце концов.

– Конечно, нет. – Иван поцеловал ее в теплую макушку. – Просто… просто я буду скучать без тебя. И волноваться.

– Скучать скучай, – Катя кокетливо повела плечиком, – а волноваться – лишнее. Я буду тебе звонить оттуда и писать. Клянусь!!

Иван понял, что выхода у него нет, придется согласиться. Все же он сделал последнюю попытку.

– Может, поедем вместе?

– Тебе там будет неинтересно. Там одни художники, все будут работать.

– Все? Так вас там много будет? – опять забеспокоился Иван. – И мужики тоже будут?

– Конечно, будут. – Катя рассмеялась. Потом чмокнула Ивана в щеку. – Ты что, ревнуешь? Глупый. Я никогда не стану ничего личного иметь с художниками.

– Это почему? – удивился он.

– Потому. Имею печальный опыт с ранней юности.

Ивана, однако, этот ответ не успокоил, он терзался тревогой и ревностью. Они с Катей с момента знакомства еще ни разу не расставались, по крайней мере, она всегда была недалеко, в часе езды. А тут – неведомая деревня, неизвестная компания, ночи без сна, проведенные в обществе чужих мужчин, спиртное, сигареты. С другой стороны, если Иван сейчас заартачится и встанет в позу, то Катя может подумать, что он считает ее своей собственностью и полагает, что волен требовать всего, чего захочет, раз она живет на его обеспечении. Этого Ивану вовсе не хотелось. Он не собирался ущемлять Катину свободу, наоборот, мечтал, чтобы она была счастлива. Если ей хорошо и приятно от поездки, то пусть. Он перетерпит.

– Ладно, езжай, – скрепя сердце согласился он. – Но чур – к телефону подходить. Ночью спать и не дымить сутки напролет.

– Обещаю, – клятвенно заверила Катя и покрыла Иваново лицо нежными поцелуями.

В пятницу вечером она уехала, с его рюкзаком за плечами и мольбертом в руках. Иван проводил ее до метро, дальше она категорически его не пустила. Он вернулся домой, и на него навалилось отчаяние. Два дня! Целых два дня и две ночи без Кати. Это казалось Ивану невероятно долгим сроком. Он привык, что она всегда рядом. Привык ночью слышать ее тихое, ровное дыхание под боком. Привык отправлять ей глупые и смешные эсэмэски в перерывах между работой. Привык вечером сидеть с ней на кухне и болтать обо всем на свете.