— Ничего: не хочу, чтобы парень выкинул какую-нибудь глупость. — Бонар вздохнул. — Сам он, похоже, ничего не заметил: тоже не видит дальше собственного носа. А ведь по Рику сейчас и не скажешь, что он… — За окном послышались шаги, и Бонар осекся.

— Когда я думаю обо всем этом, то сам кажусь себе слепцом, — с кривой полуулыбкой сказал Далт.

— Куда Собачник повезет детей? — помедлив, спросил Бонар. — С ними же все будет в порядке?

— Этого в наше время никто не может обещать: даже он. — Смотритель прокашлялся. — Но, думаю, с его поручительством бродяги из клана Тихого примут их, как родных. А ты помнишь Вэла Ранла, Мэл?

— Конечно. Единственный из дружков Иргиса, кому не хотелось начистить лицо.

— Вэл — старший сын Тихого, а сейчас он смотритель в Железной Бухте. И утром от него прилетел сйорт. — Уво Далт указал на неприметную бумажку на столе, но не протянул Бонару, а накрыл ладонью. — Накануне в Райнберге был терракт. Взрыв! Тушки поросят начинили порохом рудокопов. Убит лорд-канцлер Дошо, несколько райнбергских сановников и рудокопов, сам Вэл тоже был ранен… Он не пишет прямо, но, очевидно, подозревает, что во всем этом замешан Руд Нарв и Церковь Возрождения… А Вэл — далеко не дурак! И не будет просто так гонять сйортов, чтобы поплакаться мне про переломанные пальцы. Ты понимаешь, что это все может значить?

* * *

— Нас скоро окунут по уши в дерьмо — что бы это ни значило, — сказал Бонар поджидавшему его в караулке Дьяру. — Возрожденцы и Желтые платки набрали слишком много силы. А еще Далт… Он не хотел говорить мне всего; всего и не сказал — но больше, чем собирался. Плохо дело.

— Я тебе еще весной говорил: у нашего старика чахотка или что-то похуже. — Дьяр пододвинул кувшин с вином Бонару; но тот под изумленным взглядом приятеля только покачал головой:

— Кончились веселые деньки…Нужно браться за дело; иначе скоро нас всех тут порешат. Как в Икмене.

— Кого-кого, а секты рыбников-трупоедов у нас нет, — неуверенно сказал Дьяр. — Или уже есть?

— Кто знает, в чем там на самом деле было дело. — Бонар раздраженно дернул плечом.

Округ Икмен не имел общей границы с округом Нодаб, где находился Валкан, и произошедшая там два года назад резня считалась делом внутренним и вменялась в вину икменскому лорду-канцлеру Найлу Неману, взрастившему среди своих людей дикие верования и традиции: осужден лорд, за отсутствием прямых доказательств, не был, но положение его с тех пор стало еще более шатким, чем прежде. Однако некоторые — и в том числе Уво Далт — в открытую сомневались в причастности икменской знати к нападению: отдать подобный приказ было поступком не только чудовищным, но и глупым, а дураком лорд Найл Неман, достославный «Икменский хромой», не был — это признавали даже самые рьяные его ненавистники.

— Да уж: правда твоя. — Дьяр с тоской посмотрел на кувшин и отставил его в сторону. — Кончились веселые деньки.

* * *

Хьор-капитан Дер Кинби посмотрел на часы: прошло всего десять минут. Время в маленькой сапожной мастерской как будто текло иначе, чем снаружи. Медленнее, основательнее. Стены здесь производили впечатление более надежное, чем иные укрепления.

Дер в общих чертах слышал от командора историю его семьи. Шанг Саен, потомственный мастер-сапожник, никогда не покидал родной Валкан. Мать Иргиса — Камия Руффа — впервые попала на Шин с дипломатическим представительством Ирдакия; знакомство состоялось случайно, однако постепенно переросло в нечто большее… Шанг Саен все делал основательно и вместе с тем изящно; так он ухаживал и за будущей женой. Свадьбу сыграли через три года. Орден нашел в этом странном союзе свою выгоду. Камия уезжала, возвращалась и вновь уезжала, лишь единожды, после рождения сына, проведя на Шине полный год. Однажды она не вернулась: волны, поднявшиеся во время Катастрофы, разбили корабль ирдакийской дипломатической миссии о скалы между Райнбергом и Нгантой, столицей округа Икмен. К тому дню он должен был уже стоять в порту: вероятно, им задержали отплытие, но после Катастрофы уже бессмысленно — да и не у кого — было спрашивать, почему.

Невезение.

Судьба.

Позже выжившие жители побережья нашли тела…

— Шанг-гьон, вам никогда не хотелось уехать отсюда? — спросил Дер.

Он чувствовал себя неловко от того, что отец командора чинил ему обувь, но обратиться к кому-то другому было бы неверно; на это старик — а вместе с ним и Иргис — непременно бы обиделся.

— Нет, — ответил Шанг Саен, не поднимая голову от работы. — Твой командор в юности часто заводил эту шарманку, но унялся. У каждого свое дело. Вы — ходите по дорогам, я — чиню вам сапоги. А для тебя, что такое внешний мир, Дер-гьон?

Даже через стены Дер слышал городской шум: люди, птица, домашняя скотина…

А на дорогах сейчас почти не было людей. На много миль вокруг — никого: только ветер трепал траву, побитую первыми заморозками. Шуршали под ногами листья, дождевая вода — на вид чище слезы — отдавала прелью и хвоей..

Поздняя осень — лучшее время для путешествий на Шине, подумал Дер, удивительное время. Но как объяснить это оседлому?

— Сложно коротко сказать, Шанг-гьон. Мир — это мир.

— Да? — Длинная игла из хьорхи в руках старика-сапожника исчезала в коже и появлялась вновь. — Ты никогда не думал, что наш мир похож на поделку кустаря? Сшитую из обрезков, грубыми нитками: один кусок на другом, с душой, но тяп-ляп, вкривь-вкось. Так посмотреть — вроде и ничего, а эдак — взглянуть страшно. И, если дернешь — развалится.

Пораженный Дер уставился на него во все глаза.

— Не бери в голову, — Шанг Саен усмехнулся. — Это не я придумал. Стефан-гьон, добрая ему память. Все, забирай. — Старик разогнулся и протянул Деру залатанный сапог. — Послужат, как новые. Будешь свободен — заходи, поболтаем. Вдруг смогу чем помочь? Иргис не велел тебе меня втягивать; но его здесь нет. А дело надо делать.

— Спасибо, — Дер сдержанно улыбнулся, — непременно. Если позволите, у меня уже есть просьба.

— Слушаю.

— Утром в город вернулся человек смотрителя Далта, хьор-капитан Бонар; утром я мельком видел его у нового пристава. Где я мог бы найти капитана и поговорить с ним… в менее формальной обстановке, не на виду?

— Приходи после заката в розовый дом. Знаешь, где это?

Дер кивнул: служить у Иргиса Саена и не знать адреса лучшего в городе борделя было невозможно.

— Я предупрежу Эвелину, — сказал Шанг Саен. — Она устроит вам встречу: Бонар тоже тебя искал.

* * *

Дер прищурился: здоровый глаз видел, как надо, но в комнатушке было слишком темно: на столе горела только одна свеча. Окно — и фонарь за окном — было занавешено безвкусной розовой портьерой из плотного бархата. Большую часть комнаты занимала кровать; к счастью, застеленная. За столом угрюмый бородач в зеленом орденском плаще цедил бокал вина с таким видом, будто ему подали отраву. Натюрморт чуть скрашивали бутылка и второй бокал.