— Роща рад-тар, кровавых деревьев, — тихо ответил Собачник. — Расседлайте лошадей и займитесь лагерем. Я пока прогуляюсь. — Он отстегнул накидку, перекинул ее через ближайший сук и растворился в темноте. Хак, виновато оглянувшись, помчался за хозяином.

«Господин Собачник» часто вот так уходил «прогуляться» неизвестно зачем куда, но сегодня он ушел особенно… некстати.

— К сожалению, мне это тоже ни о чем не говорит, — неохотно признался Лин в ответ на встревоженные взгляды. — Но не думаю, чтобы деревья могли нас съесть. А вот нам пообедать бы не помешало. Так что давайте, действительно, займемся лагерем…

В седельной сумке у жреца было обычное огниво, но копаться там не хотелось: мало ли что. Лин сковырнул носком сапога мох — он отдирался целыми пластами — и, присев на корточки, принялся складывать из мелких палок шалаш.

— Еще нужно? — Хоно свалил на землю третью охапку веток.

— Хватит пока.

Лин засунул ладонь под «шалаш» и сосредоточился. Пальцы неприятно покалывало — после отрыва от стен хьорхи всегда поначалу шло тяжело. Вскоре из-под палок показались тонкие стебли оранжевого пламени. Стебли ветвились, набухали, образуя что-то вроде листьев. Когда те темнели, огонь с них медленно и неохотно перекидывался на дрова.

— Ф-фух, чуть не поджарился, — Лин выдернул руку и, потеряв равновесие, сел в мох. — Зато быстро.

— Это… здорово у тебя получилось, — Хоно подошел вплотную к разгоревшемуся костру. От сырой одежды повалил пар.

— Так себе у меня получилось, по правде. — Лин утер вспотевший лоб. — Должно быть проще и еше быстрее. Но хьорхи всегда слабеет из-за отрыва.

«И всегда после работы хочется глотнуть чего-нибудь покрепче воды, — подумал он. — Хорошо, захватили в городе бурдюк с вином: Собачник тоже любитель выпить…»

— Все равно — здорово, — Ная тоже пересела ближе к теплу. — Я никогда так не умела.

Девушка смотрела на него с искренним восхищением. Повод был пустяковый, ео, приходилось признать — это ему льстило.

— Тебя ведь никто и не учил, — сказал Лин. — Не приходилось раньше видеть орден за работой?

— Один раз, господин Лин, — ответил за сестру Хоно. — Через улицу от нас умер старик. Одинокий… в общем, соседи не сразу заметили, что он не выходит. То, что случилось с его домом… Как это правильно называют?

— По правде, в Ордене? «Треклятым дерьмом». — Лин усмехнулся. — Ну, а по-книжному — безумием астши. Раз соседи сами не смогли сжечь дом и пришлось вызывать Орден, то — «черным» безумием. Астши нападали на людей?

— Я подглядывал в окно: когда кто-то пытался подойти, раны и ожоги возникали будто из ниоткуда, а уж крику было! — Хоно передернуло. — Бросали издали смоленые факелы, но те гасли. А через день приехали служители, окружили дом и уничтожили его. Но было не так, как вы огонь разжигали, постепенно. Вспышка — и все, пожар.

— Когда вместе работаешь, хьорхи мощнее и ведет себя чуть иначе, — объяснил Лин. — Вас же двое, наверняка пробовали.

— Пробовали давно. Вместе со старшим братом, — Хоно отвернулся к заготовленным веткам. — Надо бы все-таки еще наломать…

Лин мысленно отругал себя за бестактность. И за невнимательность. Пытаясь разобраться, что представляет собой жрец, он на время выпустил из головы, с чего все началось. «Великое пламя, в вашей истории столько загадок, что я уже в них запутался…».

Ная, взглянув на него, вдруг рассмеялась.

— Лин-гьон, у вас полосы на лице, почти как у господина жреца. Ты специально это сделал?

— Что?! А, Великое пламя!

Мгновением позже Лин догадался, в чем дело — руки после возни с костром были испачканы в золе, и часть ее закономерным образом оказалась на лбу и щеках.

— Нет, разумеется, нет. — Он спешно утер лицо сырой полой плаща. — Только шрамов на поллица мне для счастья не хватало.

— А у Собачника — это старые раны? — удивилась Ная. — Я думала, у жрецов просто так принято…

— Это те самые отметины от безумных астши; просто глубокие. У многих служителей такие же, даже меня как-то угораздило, — Лин закатал рукав, демонстрируя отметину: тонкая полоска мертвой кожи, глубиной в кончик ногтя, протянулась от локтя до запястья. — Но у Собачника их что-то уж больно много — видать, беспокойная у него жизнь.

Тихо бурчал котелок, трещал костер. В лесу было тихо. Слишком тихо для леса, даже для леса поздней осени. Только изредка скрипели от ветра или падали на землю ветки. Одна из них свалилась прямо у костра. На ней оказалась шишка — правильной треугольной формы, светло-коричневая, с плотно уложенными чешуйками. Ная зачем-то оторвала ее и сунула в карман.

Лин усмехнулся: «Любят женщины всякие забавные безделушки… Треклятый жрец, куда ты все-таки их везешь?».

В грубой мужской одежде, деловито помешивающая похлебку — сейчас Ная выглядела куда взрослее и симпатичней, чем в их первую встречу в Ордене. Похоже, дорога, несмотря на что, пришлась ей по нраву.

— Готово, — Ная сняла котелок с огня. — Лин-гьон, будем ждать господина Собачника?

— Он не сказал, когда вернется, так что не стоит.

* * *

Жрец вернулся примерно через час. Бесшумно подошел и встал рядом — как будто никуда и не уходил.

— Все давно готово. Где ты был столько времени? — сердито спросил Лин.

— Не понял: раз готово, то куда подевалась пуховая перина и серебряный сервиз? — Собачник ухмыльнулся. — Подвинься, магистр.

«Ты вообще умеешь отвечать прямо, а?» — Лин освободил место у огня.

Ложка жреца мерно стучала по дну котелка. Лин отхлебнул вина. Он помнил, как в юности, на первых порах, его пугали лесные шорохи, но потом он к ним привык. Пламя угасало, кольцо темноты сжималось вокруг костра беззвучно — и от того еще более угрожающе. Он подбросил дров.

Жрец поставил котелок на землю, и пес принялся вылизывать остатки еды.

— Спасибо, девушка. Это ведь ты готовила?

Ная вздрогнула от его голоса жреца.

— Д-да. Не за что, господин.

— Раз говорю, значит, есть за что, — сказал жрец с едва слышным вздохом. — Когда вы уже перестанете дичиться?

— Просто она сомневается, — не сожрешь ли ты вот так же однажды за ужином их с братом, господин Собачник, — с вызовом сказал Лин.

— Да? — делано удивился жрец. — Но я не ем детей, девушка. Только взрослых. Так что если ваш магистр сейчас же не отдаст мне вино…

— Осторожней с такими шутками. Поверят ведь, — Лин передал ему бурдюк.

— А ты уверен, что я шучу?

— Ну, как сказать…

— Мы не дети, — обиженно буркнул Хоно.

— Да, действительно, — Собачник помолчал. — Прошу прощения.