Ольга подмигнула своему отражению и задумалась. Как бы ей ни было радостно оттого, что тягостный разговор наконец состоялся, она понимала: вопрос с разводом не решен и до его решения еще очень далеко, если вообще такое возможно. Ради брака с Цабелем она поменяла веру. А его вера не благоволила к разводам. Вера… Внезапно Ольга вскочила и приложила к пылавшим щекам холодные ладони. Да, да, конечно, вера, как же она сразу не догадалась! Вера ее предков – православие, но не лютеранство. Если она снова вернется к вере предков, никто не скажет ей худого слова. А брак просто посчитают недействительным.

Женщина издала радостный возглас и, захлопав в ладоши, взглянула на большие настенные часы. До ее свидания с генералом, которому она успела вскружить голову так же, как когда-то Воронскому, оставалось совсем немного. Она открыла шкаф, придирчиво осмотрела вещи, выбрала скромное синее платье, шедшее к ее глазам и волосам, скрутила волосы в узел на затылке, надела шляпку и выпорхнула из комнаты.

Цабель сидел в гостиной, согнувшись, и пил вино. Он услышал шаги супруги, но даже не оглянулся. Что ж, скоро она его обрадует. Он снова станет свободным и может заново устраивать свою жизнь. Если, конечно, найдутся желающие обогреть почти нищего старика. Выйдя из дома, женщина с наслаждением вдохнула свежий майский воздух и побежала в парк, где ее уже ждал новый воздыхатель – нетерпеливый и горячий генерал фон Шейн.

Санкт-Петербург, 1901

На удивление самой Ольги, все ее планы осуществились с завидной легкостью. Православная церковь приняла в объятия заблудшую дочь, брак посчитали недействительным, и вскоре новоиспеченная невеста, стоя у алтаря, давала обет верности новому супругу, а через день уже лежала в объятиях немолодого князя Георгия Гогадзе, в гостинице, в шикарном номере, который он снял для нее. Они познакомились на свадьбе (генерал дружил с семьей князя) и почти сразу стали любовниками. Оленьку нисколько не смутил тот факт, что она изменила новому супругу, едва успев дать обет верности. А еще она звериным чутьем чувствовала, что этот роман долго не продлится. Жена князя имела большие связи в свете, и ни ему, ни Ольге не хотелось, чтобы до нее дошли слухи об их преступной любви. Однако женщина умело изображала пылкую любовницу и в порыве страсти шептала, гладя грудь мужчины, покрытую черным жестким волосом, покрывая поцелуями его плохо выбритые колючие щеки:

– Ах, отчего я не знала тебя раньше!

Сначала Гогадзе льстила такая любовь, потом стала пугать, и через два месяца мучительных раздумий он принял окончательное решение порвать с назойливой женой генерала. Чтобы ревнивица (он считал, что она влюблена в него без памяти) не подняла шум, князь пригласил ее в лучший номер, приготовил подарок – бриллиантовое кольцо, – а после бурных занятий любовью изобразил смущение и раскаяние.

– Дорогая Ольга, – Георгий старался, чтобы его голос звучал печально и проникновенно, – я чувствую, что с каждым днем влюбляюсь в тебя все больше и больше, и это меня пугает. Ты знаешь мою супругу: она может уничтожить нас обоих. Мне нелегко было принять решение расстаться с тобой, но, поверь, это необходимо для нас двоих. Я буду всегда любить только тебя… – Он погладил ее смуглое плечо, но Ольга оттолкнула его руку. Ее глаза страшно заблестели, и князь понял: скандала избежать не удастся. Такая пылкая дама способна заколоть кинжалом или пристрелить.

– Ты хочешь порвать со мной? – Она оскалилась и стала похожа на шакала. – Быстро же я тебе наскучила. Мне понятно, что женщина для тебя всего лишь игрушка в постели. – Она вскочила и погрозила ему пальцем. – Только я не простолюдинка, чтобы меня брали, а потом выбрасывали, как ненужную вещь. Со мной у тебя такой номер не пройдет. Будь уверен, твоя женушка уже сегодня узнает, как мы мило развлекались в постели. У меня тоже есть кое-какие связи в определенных кругах, и я сумею предоставить доказательства твоей неверности.

Гогадзе вытер глаза: пот заливал лицо. Такого поворота он не ожидал.

– Надеюсь, ты не станешь требовать, чтобы я на тебе женился? – буркнул он, покраснев как рак. – Такого уговора у нас не было. И притом у тебя есть муж. Он тоже не последний человек в обществе.

Ольга расхохоталась:

– Муж… Что ж, может, я и потеряю генерала, но ты потеряешь гораздо больше.

Он сел на краешек кровати и попытался взять себя в руки.

– Подожди, не кипятись. Пусть все так, как ты говоришь, и я действительно вел себя с тобой как похотливая скотина. Готов искупить вину. Во сколько ты ее оцениваешь?

Ольга, закутанная в простыню, прямая, как греческая статуя, отвернулась к зашторенному окну, чтобы Гогадзе не заметил ее торжествующей улыбки.

– Хочешь меня купить? Ты считаешь, любовь продается? Интересно, во сколько ты ее оцениваешь.

– Пять тысяч рублей, – выдохнул князь, обильно потея. Ольга только расхохоталась:

– Пять тысяч ты можешь заплатить продажной девке, а я благородная женщина.

Князь почувствовал, как отлегло от сердца. Эта мерзкая баба просто хочет денег, и больших. Если он не поскупится, жена никогда ничего не узнает. Генеральше-шантажистке тоже невыгодно, чтобы слухи о ее делишках поползли по Петербургу. Фон Шейн, на свою беду, вовсе не богат, зато его женушка с большим размахом, поэтому еще не раз одурачит доверчивых мужчин. Он нюхом чуял, что этот шантаж был не первым и далеко не последним.

– Сколько же хочет благородная женщина? – покорно спросил Георгий, демонстрируя готовность дать ей все, что она пожелает.

– Пятнадцать тысяч, – бросила баронесса, гордо вскинув голову. Князь не знал, что ей было прекрасно известно о его финансовых возможностях, но в одном грузин не ошибся: Ольга не первый раз промышляла шантажом, и до сих пор об этом не обмолвился ни один из тех, кто заплатил за свое спокойствие. Еще в Одессе фон Шейн поняла: нужно брать с людей столько, сколько они в состоянии заплатить, не больше. Только тогда многое сойдет с рук.

– Пятнадцать? – Князь изобразил испуг. – Да ты с ума сошла! Для меня это огромные деньги.

– Ты можешь потерять больше, – спокойно отозвалась женщина и, скинув простыню, обнажив тело с жемчужной кожей, стала одеваться. Гогадзе спокойно смотрел на теперь уже бывшую возлюбленную, не испытывая никакого вожделения. Шантажисты никогда не вызывали у него уважения.

– Хорошо. – Огромный волосатый кулак ударил по мягкому матрасу. – Ты их получишь. – Вытащив из пиджака книжку, он выписал чек и придвинул ей. – Надеюсь, мы никогда не увидимся?

Она небрежным движением сунула его в лиф и кивнула:

– А вот в этом, дорогой, можешь не сомневаться.