Коих стихи прополол ученой десницей Вергилий,

Меж сорных трав взыскуя розы яркие...

Вместе с ним и другие певцы, последуя грекам,

Комедии творили и трагедии;

Но превосходнее всех Гораций в лирическом роде,

До дна испивший эллинские кладези.

Здесь, в германском краю, да продлятся вовек мои песни,

Как в италийских землях — песнь Горация.

13. Сопоставление нравственной философии и мечевого боя[364]

Военное искусство учит ловкости

Владения оружием,

Которое хранит от вражьих натисков

Умелой нас защитою,

И так же учит нравственное знание

Умы страстями властвовать,

Затем, что страсти, сердце заразившие, —

Враги для нас опасные,

И подступают к разуму смятенному

10 С не меньшей бранной бурею,

Чем ежели разит ворота тяжкие

Таран с напором яростным,

Или камнями, в порохе калеными,

Бомбарды бьют тевтонские.

14. Седьмичное содружество словесности германской, седьмицами изложенное[365]

а) Данубиан Семиградский.

(О семи устьях Истра)[366]

Исчесть решившись греческие дивности,

Затмившие сияньем семь планетных сфер,

Начну я счет с того, что в большей близости,

Где грек и гет[367] блюдут брега восточные:

Там Истр семью струится в море устьями,

Египетскому Нилу равноветвенный,

А край слывет окрестный Семиградием.[368]

б) Дантиск Висленский.

(О семи холмах Рима)[369]

Воздвигся Рим на царственных семи холмах,

Меж коих выше всех возносит голову

Тарпейский Капитолий; славен Музами

Холм Палатинский; Авентин пещеристый

Открыт пернатым; Целий Купидону свят;

А Эсквилин и Квиринал возносят взор

На Виминал к воссевшему Юпитеру.

в) Кодоней Померанский.

(О семи архиепископствах Германии)[370]

Семь городов несет архиепископских

Суровая Германия, как римский род,

На семихолмье капища воздвигнувший.

Меж ними суть старинный Трир, богатый Кельн,

Меж ними Зальцбург, Магдебург и майнский Майнц,

И с побережий смотрят в круг арктический

Град Бременский и Рига савроматская.

г) Альбин Люнебургский.

(О семи науках древности)[371]

Двуликого Кекропа град заносчивый[372]

Посеял в мир святой посев семи искусств[373]

И горд семью светильниками мудрости,[374]

Затмившими бывалый блеск семи чудес,[375]

Которыми три части света славились.

Живущий под полярным семизвездием,

Я — их хвалитель в семичленной песенке.

д) Альпин Дравский.

(О семи днях творения)[376]

Священны мирозданью дни седьмичные,

Когда безвидный мир предстал во облике,

Феб засиял, и звезды замерцавшие

Пошли по небесам стезей размеренной,

И сотворилось все, что есть в творении, —

И сушь, и хлябь, и воздух; на седьмой же день

Приял Творец от дел отдохновение.

е) Ренан Вормсский и Мозельский.

(О семи мудрецах Греции)[377]

Как семь светил, содружных в круговом бегу,

Окольными движениями властвуют

Над смертным миром и людскою участью,

Так Мать-Земля явила свету некогда

Тех семерых мужей, которых Греция

Прославила как общих благодетелей

В учености, разумности и светлости.

ж) Некаран Герцинский.

(О семи немецких герцогах)[378]

Читатель, не дивись, что в мудрой Греции

В Палладиной сени на веки вечные

Ученой славой процвела Ахаика!

Смотри: в наш век наследник римских кесарей

Движеньем дланей семерых воздвиг вождей,

Которыми прославится Германия

Над Рейнской ширью в неистленной зелени.

15. К Фебу, бегущему из Германии[379]

Феб, для каких Кинфийских ли, Делийских ли

Ты бросил нас обителей?

Ужели в бегство обращен ты варварской

Жестокостью и грубостью?

Увы! твои святилища повержены,

Стоявшие в столетиях,

Вещунье опостылели треножники

И смолкли прорицалища,

А на сединах перевязи белые

10 Вспятнались грязью мерзкою!

Где твой первосвященник, древле избранный,

Где ужас твой божественный?

Священный лавр, твою венчавший голову,

Отцвел и облетел уже!

В былые дни приоткрывал пытающим

Глухие тайны случая

Твой птицеведец, по твоим наитиям

Знакомый с молвью птичьею, —

А ныне кто придет к тебе с вопросами

20 О близящемся будущем?

Ужели нам искать иные капища

В гиперборейской дальности

Меж вероломных дикарей, к которым путь

По колким вьется зарослям,

В которых все колючки ядовитые

Грозят жестокой гибелью!

Не стыдно ль тешить стриженого варвара

Кудрями умащенными?

16. К Фебу, чтобы он воротился от зимнего тропика[380]

Куда, о Феб, от нас сокрыл ты пламенник

Прозрачным светом ласковый?

Зачем замешкал у Кавказа крайнего,

Где белый свет кончается?

В каких блужданьях, для каких влюбленностей

Ты рыщешь в бездорожиях?

К нам, к нам спеши на колеснице пламенной,

О лучший светоч двух небес,

К нам приведи, к нам вороти весенние

10 Дни нежного Фавония!

Вскипят пиры над брашнами и чашами,

Душа развеет тяготы,

Вино на лбах разгладит озабоченность

И разольет приветливость.

Мы воспоем тебя, золотолобого,

Чья голова — как пламенник,

Мы справим вновь забытые причастия,

Свершим священнодействия,

И некий божий ужас встрепенет умы,

20 Ив слове станет истина.

Так нынче мы, и вновь, и вновь, и каждый год

У жертвенников Фебовых

Не укосним воззвать, возлить, вскурить тебе

Благоуханья Савские,[381] —

Явись же к нам, блесни на зов наш радостно,

О Феб, чей лик как золото!

17. На Радаманта, торгового толмача[382]