и жизни моей выпрялась первая нить.

Этою ночью никто не видел Лиру с Олимпа:

Феб восходящий ее розовой влек четверней,

В струны ее ударял, на всё звучавшие небо,

С вестью: «Для Феба родись, кто б ни родился сейчас!

В струны кифары моей ты плектром из кости слоновой

Будешь бряцать и над ней песни лесбосские петь,

Кем бы ты ни был рожден: италийцем, галлом, германцем,

20 Иди в сарматской земле ты появился на свет, —

Ибо для мира всего мои повеленья едины,

Хоть и слабей у меня в северных странах лучи».

Кончил; и был заодно холодный Сатурн в Козероге,

Далее множество раз мне причинявший ущерб;

Марс при летнем Льве в ту ночь лучисто светился,

Вышний Юпитер стоял с Девой в средине небес;

Что до Луны, то она, свой свет занимая у брата,

Уж с Козерогом свои переплетала рога,

А в стороне, откуда она бросала летучий

30 Луч в мою колыбель, был расположен восток.

Видно, в начале календ весеннего месяца мая

Ношей меня понесла благочестивая мать,

Мать, которой почти сто лет отмерилось жизни

И до четвертых колен видеть потомство далось.

К Фебу свой светоч тогда приблизил бегучий Меркурий,

Звукам кифары его собственной песнью подпев.

И лишь Венера была при бессильном Овне недалеко,

В старце стремясь осмеять холодность членов и дрожь.

Только отец увидал ее в четвертой фигуре,[388]

40 Громко в упрек произнес он ей такие слова:

«Злая Венера, не я ль тебя от родителя создал,

Бросив морской глубине срам, что отсек у него?

Что издеваешься ты над почтенным старческим телом

И над косою моей, в мире срезающей все?

Я, кто твоей звезде в моем обращенье враждебен

И в разногласье с тобой действую в небе всегда,

Сделаю вот что: любой, сейчас родившийся в мире.

Пусть претерпит в любви неблагосклонность богов!»

Тут острие из свинца золотой богини Венеры

50 Он обломил и велел ей до поры отступить.

Вот почему ни одна из женщин с легкой душою

Мне не уступит, и нет в них постоянства ко мне.

В этом свидетели мне Хазилина из края сарматов,

Эльза — ее породил непостоянный Дунай,

Урсула — слава о ней идет по берегу Рейна,

Барбара — имя ее Коданский знает залив,

И не одна, и не две, и не три, кого верно любил я,

И в обольщенье моем часто подарки дарил, —

Те подарки, которые пыл питают в подругах

60 И необычный успех часто имеют в любви.

2. К Николаю Гелону о том, что поэт, охваченный любовью, не может помышлять о Геликонских музах[389]

Что ты к любезным словам меня сейчас побуждаешь,

Хочешь, чтоб я омочил губы в ключе Аонид?

Нет, не влечет меня Феб и не гонит гнев Аполлона,

Из Пиерийских дубрав я не люблю ни одну.

То ли холодный Сатурн от лиры меня отвращает

И заставляет мой плектр медлить в привычной руке;

То ль на уме у меня боренье свирепого Марса,

Марса, который зовет к бою сарматских мужей,

Чтобы за дальний поток Танаиса отбросить кочевья

10 Скифов, придвинувших стан к самой сарматской земле,

Намереваясь затем нахлынуть в германские страны

С целью, как встарь, берегов Кодана снова достичь;

То ли Венера во мне уже любовь пробудила

И принуждает меня следовать страсти моей, —

Как бы то ни было, Феб да получит песни: теперь мне

Девушка Хаза мила блеском прекрасных волос.

Так привязала она меня недавней любовью,

Так распалила меня очарованьем своим,

Что позабыл я иных товарищей, страстию полный,

20 Чистая дружба не столь сделалась мне дорога.

Хоть и не нравится мне, что много в любви огорчений

И что я сам виноват в этой болезни моей,

Хоть и нередко меня рассудок за ухо треплет,

О предписаниях мне напоминая своих,

Напоминая изгнать из груди вредоносное пламя,

Чтобы не сделаться мне притчей болтливой толпы, —

Все же я в бездну лечу, и нет беде исцеленья:

Добрым советом никто мне не сумеет помочь,

Даже Платон и Сократ и вся премудрость латинян,

30 Даже Юпитера дочь, чадо его головы!

Так увлекает меня злая страсть и худое желанье,

Как вожделеет воды вздутый водянкой больной;

И как в больном от запретных глотков все шире и суше

Распространяет болезнь севов своих семена,

Так, чем больше я сам на себя налагаю запретов,

Тем неизбывней меня точит лукавая страсть.

Не искушенный в любви, я с теми людьми не согласен,

Кто, постоянно любя, все же не верит в любовь:

Я говорю как простец: в таком мое сердце пожаре,

40 Что небывалая смерть Цельтису ныне грозит.

Не убеждай же меня к благородным наведаться Музам,

Ибо все сердце мое полно безумной любви.

3. К Хазилине о внезапной непогоде, когда сочинитель направлялся в сарматский Краков, и о примете весны

Феб поднимался тогда при порывах дождливого Австра,

Фриксовы звезды искал на небе кроткий Овен,

К Деве Юпитер всходил, к ее благодатному лону,

Чтобы она от него заново плод понесла.

Свежий, как юноша, мир мужал в весеннее время,

И раскрывала свое лоно сырая земля

С тем, чтобы розы рождать и белые лилии в поле,

Чтобы кудрявой листвой своды деревьев покрыть.

Звал к объятьям Амур, Купидон подстрекал вожделенье,

Тайные факелы вновь солнечным жаром зажглись.

Этой самой порой, поспешая в неближние страны,

Я под недоброй звездой путь мой держал на восток,

В край, где суровый сармат на обширных трудится пашнях

И обитает в стенах наскоро сбитых лачуг,