Услышав такую лесть, девочка порозовела от счастья и, сделав еще один реверанс, удалилась.

– Ваша барышня – само очарование, мадам. Сколько ей лет?

– Одиннадцать. Я слежу за ее манерами. Я хочу для нее лучшей участи… более достойной, чем управление Суарси.

– Чему вы, тем не менее, посвятили себя.

– Ведь Матильда родилась в не комнате, соседствующей с людской, и она вполне может стать дамой, входящей в свиту какой-нибудь знатной особы.

Артюс знал, что дама де Суарси была незаконнорожденной. Но то, что Аньес это не скрывала, сбило его с толку, пока он не понял, что она прибегла к единственному оружию, способному заставить замолчать злые языки. Заявить во всеуслышание, кем она была на самом деле, означало предотвратить нападение. Действительно, прекрасная рысь. Она ему нравилась.

Ужин начался с обмена любезностями. Они не обращали внимания на постное выражение лица Мабиль, которая подала им пюре из только что собранного зеленого горошка. Суп-пюре, связанный яичными желтками, взбитыми в теплом молоке, был восхитителен.

Артюс про себя отметил, что дама была образованной, непосредственной, умной и умела шутить, что было редкостью среди женщин ее положения.

После того как он сделал ей комплимент, отметив, как она невозмутимо вела себя, окруженная отнюдь не приветливыми медовыми мухами, она рассказала, бросив на него лукавый взгляд, о первом сборе меда:

– …на меня устремилось целое полчище медовых мух. Я закричала и, охваченная паникой, бросила в них ведром с медом, думая, что, если я верну им отнятое, они оставят меня в покое… Не тут-то было! Мне пришлось натянуть платье до пяток и со всех ног бежать к мануарию, спасаясь от них… Только представьте, как я выглядела… Тюрбан съехал набок, вуаль почти оторвалась… Я потеряла одну туфлю. Один из этих диких сторожей пробрался мне под платье и укусил… в общем, выше колена, вот почему теперь я надеваю браки. Одним словом, я сама себя выставила на посмешище. К счастью, лишь Жильбер был свидетелем моего позорного бегства. Он храбро боролся с насекомыми, размахивая руками, похожий на недовольного гуся… И все это ради того, чтобы защитить меня. Он вернулся весь искусанный, дрожащий от лихорадки.

Артюс мысленно представил себе эту сцену и рассмеялся. Как же давно он не смеялся, да еще в обществе женщины! В памяти всплыло воспоминание, до сих пор причинявшее ему боль. Лицо, перекошенное от страха, лицо хрупкой барышни, на которой он женился незадолго до своего тридцатилетия. Мадлен, единственной дочери д'Омуа, было восемнадцать лет – самый подходящий возраст, чтобы стать супругой и матерью. Но она еще играла в куклы. Ее рыдавшая от горя мать и отец, который охотно считал бы свою дочь ребенком еще несколько лет, отдали ее Артюсу только потому, что возникла необходимость заключить с графом торговую сделку. Артюс д'Отон нуждался в Нормандии с ее портами, соединявшимися с внутренними территориями страны благодаря разветвленной речной сети, чтобы расширить торговлю, тем более что эта провинция была богата железными минералами. Что касается Юшальда д'Омуа, принадлежавшего к бедному, но древнему дворянскому роду, финансовая помощь, которую обязывался оказывать ему граф д'Отон, позволяла этому дворянину позолотить свой герб, потускневший из-за неудачных вложений. Юная Мадлен д'Омуа скрепила их союз. Можно было подумать, что бессердечный варвар разлучил несчастную девушку с отчим домом. Сначала замужество стало для нее предательством, а потом превратилось в нескончаемый крестный путь, когда она поняла, что географическая удаленность от родителей лишь изредка позволит ей с ними встречаться. Артюс вновь видел, как она, отрешенная от всего, сидела на скамье в своей комнате, которую редко покидала, и смотрела через бойницу на небо, ожидая какого-то чуда. Когда он спрашивал, на что она смотрит, она поворачивала к нему свое восковое лицо, выдавливала из себя улыбку и неизменно отвечала:

– На птиц, мсье.

– Мы можете сколько угодно ими любоваться в саду. Сейчас тепло, мадам.

– Несомненно, мсье. Но мне холодно.

Она сидела, не шевелясь.

Он все реже заходил в комнату своей жены. Он там не был желанным гостем. И если бы не необходимость обзавестись потомством, он, вероятно, ни за что не стал бы удручать Мадлен своим присутствием, поскольку она никогда не пробуждала в нем желания. Глядя на худое, плоское тело, к которому он едва осмеливался прикасаться из страха сломать его, он проникался странной печалью, которая постепенно переросла в отвращение.

Роды превратились в кошмар. Несколько часов подряд она стонала, пока он ждал в соседней комнате. Едва разрешившись от бремени, она чуть было не умерла от кровотечения. И все же усилиями знахаря и повивальной бабки к ней, казалось, вернулась жизнь. Однако она этого, несомненно, не хотела. Она угасла, не сказав последнего слова, не бросив последнего взгляда, как слабенькое пламя, через три недели после рождения маленького Гозлена.

Артюс поймал себя на мысли, что исподтишка поглядывает на Аньес. Она обладала поразительной красотой и к тому же сопровождала каждое сказанное слово изящным движением руки. Он был уверен, что под этим очарованием скрывалась незаурядная воля. Гуго де Суарси повезло, что он женился на ней по просьбе Робера де Ларне. Ей же не очень. Гуго не был плохим человеком, напротив. Однако он был неотесанным, а войны и усердное посещение таверн не придали ему лоска. Кроме того, к моменту женитьбы он был уже старым. А сколько ей было лет? Тринадцать, четырнадцать?

Они беседовали о пустяках, дурачились, состязались в юморе, говоря всякую чепуху. Немного подумав, Аньес сказала:

– Этот «Роман о Розе»* мсье Лорриса и мсье Мена оставил меня, как бы это сказать… неудовлетворенной. Начало разительно отличается от конца. Первый рассказ показался мне банальным, если не сказать слащавым, но во второй части сатира на «женские нравы», вложенная в уста Дружбы и Старости, меня просто раздражала.

– Это связано с тем, что автор второй части был парижским клириком. Он не сумел обойти подводные камни, расставленные его образованностью, которой он охотно кичится, и окружением, а также шутовством.

– Признаюсь вам, что я, напротив, питаю слабость к лэ и басням Марии Французской*. Какая прозорливость, какое изящество! Она заставляет животных говорить человеческим языком.

Случай представился превосходный, и Артюс не захотел упускать его.

– Я тоже очарован тонкостью ума и языком этой дамы. А что вы думаете о лэ под названием «Йонек»?

Аньес мгновенно поняла, куда клонит граф. В этой чудесной поэме, послужившей поводом для размышлений о настоящей любви, женщина, выданная замуж против собственной воли, умоляет небеса послать ей нежного возлюбленного. Ее просьба была исполнена. Возлюбленный предстает перед ней в облике птицы, которая превращается в очаровательного принца.

Аньес не спешила ответить. Она смотрела на паштет из цепей,[61]приправленный луком и пряностями, который она едва попробовала, так захватила ее беседа с графом. Граф же неправильно истолковал ее молчание.