Все молчали, глядя на увядшую сирень, а реклама «Стоматолы» озаряла бледным отсветом кусты и увитые зеленью беседки. Что-то поскрипывало на ветру — наверное, старый флюгер.

— Кто-то нарочно повредил куст, — выдавил я, наконец.

— Верно, — согласился Веспер Юнсон и посветил на землю. — Смотрите.

Я нагнулся. Земля вокруг корней была разрыта, и было видно: там, где ствол поднимался из грунта, кто-то глубоко надрезал кору.

— Какое варварство! — воскликнул я.

Веспер Юнсон не ответил. Он усердно светил фонариком вокруг, временами тыкал в заросли зонтом и причмокивал. Потом на миг поднял взгляд к звездам, задумчиво расправил усы и бросил:

— Пошли!

Он направился к лестнице, а в гостиной вдруг остановил меня.

— Согласно вашей версии убийца застрелил Гилберта, пока Леслер-старший в библиотеке листал энциклопедию. А чтобы Свен Леслер не увидел труп, оттащил его в коридор.

Я кивнул.

Он вперевалку подошел к двери, распахнул ее настежь и обернулся.

— В таком случае на полу в коридоре должны были остаться пятна крови, верно?

— Да, — согласился я, — но, судя по всему, убийца вытер кровь в гостиной. Так почему он не мог сделать это в коридоре?

— Справедливое замечание, — согласился он. — Только убийца к здешнему полу не притрагивался. Вчера утром мы провели анализ пыли.

— Вот как, — протянул я, пытаясь прикинуть, что из этого следует.

В лифте Веспер Юнсон на удивление охотно рассказал, что в половине десятого ему позвонила перепуганная горничная. Она только что ходила на крышу полить цветы и увидела, что пурпурная сирень завяла. Темнело, дома никого больше не было, так что неудивительно, что мрачная легенда о деревьях-хранителях нагнала страху. Она кинулась звонить.

Веспер Юнсон считал, что куст подрезали сегодня днем. Сделать это мог кто угодно. Накануне вечером старушка Таппер по забывчивости не заперла железную калитку на крыше, а ведь она ведет в другой подъезд. Заперли ее только нынче вечером.

— Не понимаю, чего ради это сделано, — сказал я, когда мы сели в машину.

— А как насчет запугивания? — спросил комиссар.

Я покачал головой.

— Но кто всерьез поверит, что человека можно напугать подобными вещами?

— Будь это ваше дерево, едва ли вы отнеслись бы к этому так спокойно, — хмыкнул Веспер Юнсон.

— И какую же, по-вашему, обиду затаил убийца на Нильса Леслера?

Он покосился на меня.

— Почему вы решили, что сирень подрезал убийца?

Я пожал плечами.

— Просто пришло в голову.

— Вот и мне тоже, — сознался он.

Некоторое время мы ехали молча. Потом я собрался с духом, но не успел открыть рот, как он заговорил:

— Откуда вы узнали, что я в квартире Свена Леслера?

— Да я не знал. Чистейшая случайность.

— Странная штука — случайность, — философски протянул он.

— За сегодняшний вечер не первая. — И я рассказал о партии в бридж у фру Эстер Карлберг.

Веспер Юнсон потеребил усы.

— Она действительно назвала меня усатым карапузом?

Я кивнул.

— Карапуз, — повторил комиссар и погрузился в мрачные раздумья.

— Как бы там ни было, у Клары Денер, Нильса Леслера и его очаровательной жены Мэри, похоже, стопроцентное алиби, — заметил я.

— Да-да, — живо согласился он.

— Алиби нет только у двоих — у Лео Леслера и у Хелен, — продолжал я.

— Да-да.

— А стоит ли отпускать Лео, особенно после истории с сиренью? Скажите откровенно, вам не кажется, что это его рук дело?

— Да-да, — повторил он снова.

Я вздохнул. Сейчас от него явно ничего не добьешься. Почему? Неужто его так задели слова фру Карлберг?

У Тегельбаккен Класон затормозил, Веспер Юнсон протянул мне холодную руку.

— Звоните, — бросил он так равнодушно, словно его совершенно не волновало, как и что я буду делать.

Ночью меня терзали кошмары. Я проснулся в липком поту и сел на постели. В окне брезжил серый рассвет. Девятый час.

Я обтерся холодной водой, выпил чашку горячего чаю. Со свинцово-серого неба сыпала изморось. Ровно в половине десятого я набрал номер полицейского управления. Увы, комиссар Юнсон только что ушел, когда будет — не известно.

Звонок из студии. Секретарша чуть не плакала. Я совсем с ума сошел, ведь сегодня меня ждали в Буросе для съемок на текстильной фабрике. Звонил директор, спрашивал, куда пропал фотограф Фриберг. И тон у него был весьма нелюбезный.

Я прикусил губу. Бурос просто вылетел у меня из головы. Жалко, эта фабрика была из числа лучших моих заказчиков.

— Позвоните им, скажите, что я заболел… Короче, что-нибудь придумайте. И выясните, нельзя ли приехать через несколько дней.

— Ладно, — вздохнула она. — И еще звонил директор Линдскуг из «Трансокеаник», начальник отдела рекламы из «Объединенной шерсти», фру Хелен Леслер и…

Я перебил ее:

— Хелен Леслер? Что она хотела?

— Сказала, что перезвонит.

— Когда вы с ней говорили?

— Только что. Вчера после обеда звонила другая фру Леслер, Мэри. Просила вас связаться с ней.

— Хорошо. — Я положил трубку.

По телефону я вызвал такси и поехал по мокрым улицам на Фурусундсгатан. На звонок никто не открыл. Видимо, Хелен куда-то ушла.

Под моросящим дождем я зашагал к Вертавен. Что хотела сообщить молодая вдова? Может, передумала насчет письма от свекра и решила все рассказать?

А что понадобилось Мэри Леслер?

Я зашел в табачный магазин, отыскал в телефонной книге номер Нильса Леслера и позвонил. Занято. Я подождал и еще раз позвонил — с тем же успехом.

А что если просто нагрянуть к этой шикарной даме домой?

Я посмотрел адрес. Етавеген, сто семь, Юрсхольм. Довольно далеко от Стокгольма, но меня это не испугало. Быстро приняв решение, я уже через двадцать минут сидел в юрсхольмском поезде.

Вновь и вновь я возвращался в мыслях к сирени и Нильсу Леслеру. Звонок Мэри Леслер оказался, в самом деле, кстати — дал повод навестить супругов Леслер. Я не мог отделаться от ощущения, что Веспер Юнсон не до конца понимал серьезность ситуации. Нильсу Леслеру грозила опасность, и кто-то должен находиться поблизости.

Жил Нильс Леслер в солидном особняке с фронтоном и трубами из неоштукатуренного кирпича. Тяжелая, массивная постройка была окружена большим тенистым садом с цветущими яблонями, ухоженными газонами и цветочными клумбами.