от окна шарахается. Стыдоба… А только что мечталось – не ушло бы это блаженство, только бы что-то сделать, чтобы на самом деле рядом была, потому что точно знает: не будет Аглаи, все вернется на круги своя – пустой дом, работа, опять работа, вновь пустой дом…

– Как Федор Николаевич? Что врачи говорят? – Аглая смотрела на него с тревогой.

– Он в реанимации, пока никто из блока не выходил. А вы зачем приехали? Переживаете? – с нескрываемой ревностью поинтересовался Голод.

– Переживаю? Ну, конечно. А вы нет? – бросила она на него насмешливый взгляд и села на стул. – На самом деле Берта рвалась вас забрать отсюда, вы же без машины. Но с нее на сегодняшний день волнений хватит, пусть отдохнет. Вы в курсе, что ее мужа сегодня убили? Да, сядьте вы уже, наконец, нависли надо мной, как коршун!

– Я в курсе, виделся с ней у администрации. Сильная у вас Берта, держится хорошо.

– Сильная… не знаю, может, ей было бы значительно хуже, если бы не узнала, что у мужа имелась любовница. Ваша любимая дочь, кстати.

– Она мне не дочь. Хотя да, я виноват, что она такая выросла, разбаловал. Полина предупреждала, мама, никого не слушал. Понимал, что откупаюсь, но продолжал совать деньги. На все, что попросит! – неожиданно с горьким отчаянием воскликнул он довольно громко. – Я честно хотел полюбить девочку, но не смог. Просто замкнулся на работе, чтобы дома реже бывать. А Ксюша в свою мать пошла, в Олесю. Та была без башни, лишь бы движуха вокруг, на месте бы не сидеть. Понятно, совсем молодая была, ей этот ребенок вообще не ко времени. А уж семейная жизнь тем более! – Он вдруг замолчал.

Ох, как хотелось выложить Аглае все, что накопилось. До внутренней дрожи, до рвущихся наружу слез. От горечи, что не проходила никак, хотел разом, выговорившись, избавиться. Повиниться за все, что сотворил со своей жизнью, оправдаться, разобраться, наконец, что дальше-то? Так и доживать: деньги к деньгам. А они ему зачем? Одному… на пышные похороны? Или же можно надеяться, что приготовлен там, на небесах, ему кусочек простого мужицкого счастья. Чтобы с работы домой опрометью бежать, будучи уверенным, что там ждет она. Его ждет, а не его деньги. Ждет, чтобы обнять крепко еще в прихожей, и держать, пока не обмякнет он и телом, и душой, а потом и вовсе расслабится, вдохнув запах ее волос. Он не будет терпеть, сразу же пальцами за воротничок домашней блузки заберется, поглаживая мягкий пушок под прической, проведет несколько раз осторожно вдоль позвоночника, а отпустит, когда почувствует, как расслабилась она. Улыбнется, а потом поцелует долго. Вот тогда и пойдут они, обнявшись, в прохладную гостиную. И будет знать жена, что не ужин ему сейчас надобен, а нечто совсем другое…

– Глеб, зачем же ты женился, если не любил? – как-то легко перешла на «ты» Аглая, а он воспринял это как шаг к перемирию. Хотя не ссорился он с ней!

– Ксюша – дочь моего младшего брата по отцу Василия. Он бросил Олесю беременную…

Глеб с удивлением наблюдал, как вдруг побледнела Аглая. И тут же отшатнулась от него, словно что-то вспомнив. Она даже порывалась встать и уйти, но он внезапно разозлился. Грубо схватив Аглаю за руку, усадил обратно рядом с собой.

– Ну, вот что. Быстро признавайся, что я тебе сделал плохого! С первой минуты, как встретились, цепляешься к словам, смотришь с насмешкой. Выкладывай!

– Разве это не твоя Ксения увела мужа у моей дочери? – с вызовом спросила Аглая.

– Я, что ли, их свел?! И скажи еще – свечку держал? – возмутился Глеб. – Обалдеть какое обвинение. Просто детский сад, ей-богу. Это все?

– Нет. Твой брат – подонок, который выжил меня из города, где я жила. Из-за него я уехала, вышла замуж за Лапина и всю жизнь провела за запертой калиткой, вздрагивая от любого звонка. Да, я жила в страхе и за себя, и за Берту. Потому что Голод – бандит, который угрожал мне…

– Подожди-подожди… Да, Васька – сын моего отца, но я его видел один раз в жизни. Давно, в девяностых, они с Олесей заезжали ко мне в ресторан по дороге на море. Познакомились и дай бог если час общались. А через несколько месяцев Олеська беременная приползла ко мне, тощая и голодная. Я мог девчонку, которой и восемнадцати не было, на улицу выгнать?! Ну, женился, а что делать? Она родила, а я потом все ждал, когда у нее мозги на место встанут, влюбится – отпущу к любимому, чтобы жила в семье, Ксюху воспитывала. А она – пьяная на машине в овраг скатилась. И все. А Васька ни разу, понимаешь, ни разу не поинтересовался ребенком. Мне Ксюху нужно было в детдом отдать? Я об этом своем братце много интересного только сегодня днем узнал, Федор рассказывал. Да, не спорю, Василий – бандит, но я при чем?

– Разве не у него ты взял деньги на первый ресторан?

– Господи, откуда этот бред? Я пять лет вахтами на Север мотался, у мамы были сбережения, кредит в банке еще оформил. Да что я оправдываюсь! – махнул он рукой. – Если женщина вбила себе что-то в голову…

– Простите, Глеб Валентинович.

– Опять на вы. Лучше уж ругай. – Глеб словно выдохся. Чувствуя неловкость (что это его так пробило на откровенность!), он встал и вернулся на свое место к окну.

– Ну, прости. – Аглая встала рядом, а у него от этой близости замерло на миг дыхание. Он шумно выдохнул и, боясь повернуться к ней лицом, пробормотал:

– Проехали…

– Глеб… мы друг о друге совсем ничего не знаем, я сама не понимаю, откуда эта злость на тебя взялась. За дочь обидно до слез, хотя ясно же, что ты ни при чем. Наверное, выбрала виноватого…

– Точно, меня назначила. Легче тебе стало? Если да, так я потерплю, ругай дальше, – не выдержав, повернулся он к Аглае. Руки сами опустились ей на плечи, Глеб осмелился заглянуть ей в глаза, пытливо и требовательно, чтобы вот сейчас понять – его Аглая, с ним она… или он ошибся? Она взгляд не отвела, только вдруг заплакала по-детски, сморщив нос и шмыгнув, смутилась, уткнулась ему лбом в плечо.

– Я так устала… так устала! Если бы еще Берта замуж за хорошего человека вышла, все бы легче. Она уехала с этим… подонком, а я словно раздвоилась – часть меня с ней осталась, боль за нее стала постоянной спутницей, мысленно никак ее