почти вплотную шел Голод, Берта, светя еще одним фонарем, замыкала их небольшую группу.

– Здесь. – Мать отошла в сторону, чтобы не загораживать дыру в сетке.

– А-а… так это наш старый ход! – воскликнул радостно Ксюхин отец. – Я выходил через заднюю калитку, до Федьки шел задами мимо леса. А потом мы вместе через эту дыру лазили на участок Димки. У нас здесь и тайник был… под третьим кустом…

Берта молча указала на одну из свежих ямок.

– Сокровища прятали? – ухмыльнулась матушка. – Так выкопал их сегодня ваш дружок-полицейский. Что-нибудь ценное сховали?

– Не было там ничего уже давно! И какие сокровища у у десятилетних пацанов? Так, игрушки…

– И зачем они Мутерперелю понадобились вдруг? В детство впал? Ностальгия замучила?

– С чего вы вообще взяли, что это он тут копался?! Да я давно все унес домой, еще когда в школе учились. И Федор об этом знает! Не он кусты подергал, точно.

– Это почему вы в этом так уверены? А кому же понадобилось рыться в чужом саду? – настаивала мать.

– Федька знал, что тайник под третьим кустом! А тут вон… перепахано сколько…

– А вы правы… Мам, вспомни – те кроссовки, которые ты видела на крыльце, небольшого размера. Глеб Валентинович, не помните, нога у вашего друга большая?

– Федька еще в школе сорок третий носил. А что за кроссовки?

– Пойдемте. – Мать первой пролезла в дыру и, не оглядываясь, пошла вверх по тропинке к дому.

– И где? – Берта встала у нее за спиной. Фонарь осветил лишь комья земли, но обуви не было.

– Странно было бы, если б хозяин бросил обувку здесь навсегда. Давайте-ка тише, если он еще в доме…

– Без света сидит? – с сомнением в голосе произнес Голод. – Я шел, света точно не было.

Они обнаружили джип Мутерпереля на заднем дворе. Голод, вооружившись прутом арматуры, который нашел рядом с машиной, приказал оставаться на месте, пока он будет обыскивать дом, и ушел.

– Не нравится мне все это! – задумчиво произнесла Берта, светя фонарем на землю. Обойдя джип вокруг, она исследовала траву и ближайшие кусты, а потом вернулась к матери.

– Смотри, на заднем сиденье коробка с тортом. Вкусный, наверное, – посветила фонарем матушка в салон джипа.

– Кому что, а вшивому баня, – фыркнула Берта, равнодушная к сладкому.

Они бы поссорились, если бы не вернулся Голод.

– На ступенях, похоже, кровь… А в доме никого, что очень странно. Учитывая то, что днем, еще до обеда, я видел на крыльце молодого парня.

– Это с какой же точки вы его наблюдали? – задала вопрос матушка, глядя на Голода с подозрением.

– Из чердачного окошка. В бинокль, – спокойно ответил он.

– А Федору Николаевичу сообщили? Нужно было сразу позвонить! – вновь заволновалась Берта – она, в отличие от матушки, расслышала про кровь на ступенях лестницы.

– Да я его как раз ждал! На обед, – с отчаянием в голосе ответил Голод. – А потом мы заболтались, я забыл сказать. А потом с Полиной беда…

– Примите соболезнования, – искренне, как показалось Берте, проговорила матушка, коснулась рукой его плеча и тут же отошла в сторону.

– Спасибо. Вы приходите проститься…

– Короче, ваш друг так и остался в неведении, что в его владениях кто-то хозяйничает. – перебила этот обмен любезностями и вернула всех к действительности Берта. – И что мы стоим? Ничего не смущает? Чужой мужик на веранде, дыра в заборе, ямы… Кровь! Да жив ли Мутерперель? Если… молчит. И в доме его нет, а машина во дворе есть.

– Сарай! – Голод ринулся куда-то в глубь заросшего сорной травой сада. Берта с матерью побежали за ним…

– Поужинали – жесть! – Берта смотрела вслед машине «Скорой помощи», на которой увозили их соседа. С ним поехал и Голод. – Мам, я, наверное, поеду в больницу. Глеба Валентиновича забрать нужно будет, он же без колес.

– Давай ключи, я съезжу, – мать протянула руку.

– Они в доме, на крючке висят, как обычно, – внимательно посмотрела на нее Берта, пытаясь понять, кто из мужчин задел матушку так, что она даже готова рискнуть ехать в темноте в город. После той легкой аварии, где пострадал лишь ее старый автомобиль, мать зареклась садиться за руль. «Мутерперель? Нет… матушка страсть как ментов не любит, да и не блондин он, – усмехнувшись, подумала она. – Но и не Голод, вон как цеплялась к нему, чуть не загрызла. Все-таки майор… он же пострадавший, в конце концов!» – пришла она к окончательному выводу.

Глава 20

Глеб стоял у окна в приемном отделении городской больницы, двор был освещен ярко, поэтому машину, которую он заметил на участке Аглаи, узнал сразу. Синий «Фольксваген» парковался на стоянке как-то очень нерешительно, словно за рулем сидел новичок. Глеб знал, что Берта водит машину давно, по его, собственно, заочной рекомендации она попала к опытному консультанту автомобильного салона, который и подобрал ей, скорее всего, эту модель. Впрочем, составив подруге дочери протекцию, он тут же о ней забыл. Случилось это года три назад, Ксюха до приобретения подругой первого авто уже успела разбить две дорогие иномарки. После Глеб спонсировал ее для покупки приглянувшейся ей спортивной тачки, которая оказалась роковой.

Глеб почти не удивился, что с водительского места вылезла Аглая. Но от окна отшатнулся, сам не поняв, отчего ведет себя как подросток. Откуда появился этот страх быть замеченным, и почему вдруг к лицу прихлынула волна стыда? И в то же время он обрадовался, что к дверям больницы идет Аглая, а не Берта. Никогда ни одна женщина не вызывала таких противоречивых эмоций одновременно, все отношения, сколь длительными они бы ни были, развивались приятно ровно, без особых волнений и страстей. Чаще – с обеих сторон. А тут он бы к женщине со всей душой и желанием, если бы не эта необъяснимая агрессия с ее стороны. Чем не угодил-то?! Они и знакомы до сегодняшнего дня не были! А то, что говорила о ней мать… да ничего хорошего и не говорила, считала ее авантюристкой, обманом завладевшей имуществом Марковых. Глеб так и думал об Аглае – не очень хорошо, с неприязнью, а вот увидел, и что-то изменилось. Что себе-то врать – хочет он теперь ее всю в свою жизнь, в дом, в спальню. Бредовая мечта сбылась, как представит ее рядом с собой, близко-близко – впадает в нирвану, думать ни о чем не хочется, какие там были проблемы? Даже тут, в больнице, когда друг в реанимации, он думает о ней. И вот она, Аглая, а он –