Чтобы продолжить поиски того, что искал. Если, конечно, не обнаружил. На этом моменте Берта и вспомнила о дыре, о той легкости, с которой бандит может попасть на их участок, и рванула в дом, заперлась, закрыла окна… и поняла, насколько глупо себя ведет. На кой черт она сдалась этому искателю сокровищ, если он даже Мутерпереля не добил до конца. Не убийца это был, а вор. Банально стырил что-то или еще стырит, если днем не удалось. Интересно, что же там, в тайнике, схоронено было и кем? Не детские же игрушки, в самом деле. Что-то явно ценное, о чем не знал отец, который, кажется, перекопал весь участок. Хотя кусты ежевики вдоль забора мог и не трогать, они уже давно сплелись в живую изгородь. Этих кустов по участку тьма, как и у соседа. «Вот-вот, у соседа… только у него никто не копал, а все ямы с нашей стороны. То есть о том, что нужная вещь спрятана в тайнике под кустом у дыры в заборе, «копатель» знал. А под каким именно кустом тайник – нет. Это не Глеб и не Федор. И не Дмитрий, поскольку уже мертв. А почему, собственно, не Глеб Голод?» – вдруг засомневалась Берта и в этот момент услышала трель звонка калитки. «Ну, нет. Не дождетесь!» – Она быстро выключила торшер, единственный источник света, который оставила, и затаилась в кресле. На столике тут же завибрировал ее телефон, экран осветился. «Капитан?» – удивилась она звонку, так как считала свой долг перед полицией выполненным еще полчаса назад – сообщила Канину о нападении на майора, посчитав, что в дежурную часть все равно доложат медики, так положено.

Он требовал его впустить, Берта отперла замок, не скрывая недовольства, отошла в сторону. Капитан, переступив порог, внимательно осмотрелся. Оказалось, что беспокоится он персонально о ней, Берте. Потому что капитан сразу же поинтересовался, цела ли она. Не пострадала ли, да как пережила этот день, и не нужна ли ей, Берте, его капитанская помощь.

Берта даже напомнила в ответ, что, мол, кому и нужна помощь, так его начальнику, который получил камнем по голове и лежит сейчас в реанимации.

Канин смутился так, что покраснел, словно она поймала его с поличным. А ей вдруг стало неловко оттого, что набросилась на мужика, словно склочная баба. «Ну, точно, как недавно матушка на Глеба Голода», – усмехнулась она мысленно и любезно предложила чай. Но капитан отказался. Зато потом долго и дотошно расспрашивал, как они втроем обнаружили раненого Мутерпереля, что заметили на его участке, да что сама Берта думает обо всем случившемся. И не возразил, когда она вдруг начала подробный рассказа издалека, восстанавливая детали всего этого дня, начиная с утренней находки. Он слушал, задавал вопросы, уточнял что-то, с чем-то соглашался, кивая. Берта увлеклась, высказывая версии, спорила с ним, потом соглашалась, пока внезапно не поняла, что они перешли на ты, называют друг друга по именам, ничуть уже не смущаясь.

Потом капитаном были съедены разогретые макароны, выпит пол-литровый бокал чая с тремя ложками сахара и долькой лимона. Причем Берта даже не спросила Антона, нужны ли лимон и сахар, просто сделала так, как любила сама. А он глянул благодарно, коснулся мягко руки, чем смутил ее на миг. Снять неловкость помог звонок матушки, та сообщила, что они с Голодом все еще ждут разговора с врачом. Но Антон предложил все же поехать в больницу, потому что «мало ли что может случиться в любой момент». При этих словах он три раза сплюнул через левое плечо и постучал по деревянной столешнице. А Берта точь-в-точь повторила все его действия.

Они зря торопились, мать с Голодом все еще сидели на стульях под дверями реанимационного блока.

Они вышли из здания больницы уже после полуночи уставшие, но успокоенные – майор выжил, и хотя состояние его было стабильно тяжелым, о летальном исходе речь не шла. С капитаном расстались на стоянке больницы. Антон предупредил, что к восьми утра приедет с группой, чтобы осмотреть участок майора… Матушка уступила водительское место Ксюхиному отцу, Берта устроилась на заднем сиденье и задремала. Когда проснулась, машина уже стояла под навесом в их дворе…

Этот странный день закончился, Берта долго еще не могла уснуть, перебирая в памяти события один за другим. Мысль о том, что не иначе кто-то свыше решил таким радикальным образом ее судьбу – убрав мучителя-мужа и подогнав милого капитана полиции, была последней. Она заснула с улыбкой, ничуть не сомневаясь, что Антон в нее влюбился по уши, как в любовных романах – с первого взгляда. И она счастлива, как бы банально это ни звучало…

Покончив с воспоминаниями, Берта умылась и спустилась на первый этаж. Матери в гостиной не было, но в кресле у торшера на самом деле сидел Глеб Голод.

– Доброе утро. Вы давно здесь? – Берта бросила взгляд на напольные часы – без четверти восемь.

– Только что приехал. Удалось поспать хоть немного?

– Спала как младенец. А вы, Глеб Валентинович, выглядите не очень. Как-то помято, простите.

– Не спал совсем. Берта, сядь. Хочу тебя спросить – давно узнала, что твой муж и Ксюха – любовники?

– Вчера. Нет, у него были женщины, я догадывалась. Много, наверное. Он с ними по клубам шлялся, но никогда не порывался от меня уйти. А вчера утром вдруг заявил, что любит другую женщину. Правда, имя не назвал. Когда Олега убили, мама мне призналась, что эта другая – моя подруга Ксения Голод. Я сразу ей позвонила, а трубку взяли вы. Кстати, как получилось, что телефон не пострадал в аварии?

– Ксюша забыла его на столике в придорожном кафе, официантка принесла мне.

– А знаете, Глеб Валентинович, никакой злости на нее нет. У меня такое чувство, что я всю жизнь ждала от вашей дочери подлянки. В школе Ксюха по мелочам подставляла многих, ее терпеть не могли, ну и меня заодно. Я же с ней вроде как дружила. Одна из класса. Только сейчас думаю, что дружбы не было. Мираж… но зачем-то я была нужна вашей дочери?

– Да, Ксения использовала всех – меня, няню, вот тебя еще.

– Бог с ней. Или дьявол, уж куда угодит. Простите за цинизм. Меня, честно, очень настораживает тот факт, что убили Олега и вашу дочь почти в одно и то же время. Я думаю, убийца один. Сначала он застрелил Олега, потом как-то сумел испортить машину Ксении. И это был исполнитель. А кто заказчик, найдет полиция. О!