– Ви, выпей. – Я все еще сижу на стуле за прилавком, не понимая, что происходит. Вокруг суетятся ребята, в глазах расплываются силуэты… Кто-то – нет, Саша – протягивает мне таблетку и стакан воды. – Хорошо, что Артур мне сказал. Пей же, это простой ибупрофен. Вот, молодец. Собирайся давай. Едем домой.

После уборки Анджела предлагает отметить успех, но уже не сегодня, и даже не завтра. Все выглядят так, будто провели сутки в жаркой пустыне без воды и еды. И чувствуют себя, возможно, так же.

– Ви говорит всем пока! – кричит Артур ребятам.

– Пока, Ви! Ты молодец! – кричат в ответ они. И на одну секунду боль утихает.

Голд вызывается проводить меня до машины. Я не чувствую температуры на улице, я не вижу света или темноты. Только бы не забыть, что нужно молчать, не взвизгнуть нечаянно от боли.

– Так, ничего не забыли? Торт для мамы, покупки… Прощайтесь, я в машине. Пока, Артур. Было приятно повидаться.

– До свидания! Ви, напиши мне, как тебе станет лучше, хорошо? И постарайся сегодня поспать. Ладно?

Теперь я нахожусь в прострации, смотрю совсем не на Голда, а куда-то вбок, на двери Академии и вижу там какое-то странное свечение. Протираю глаза руками и заставляю себя хотя бы кивнуть.

– Мы отлично справились. Отдыхай! – Голд гладит меня по голове, именно в том месте, где она болит. Нет, боль не проходит, просто я смотрю на него и преисполняюсь совершенно не существующими в природе чувствами. С крыльца кричит Бэкхем и просит Голда помочь со столами. «И зачем им сейчас двигать столы? – думаю я. – Ведь нам так хорошо просто стоять здесь…»

– Скажу тебе как есть, Ви. К врачу тебе точно надо. Я тоже слышал твой ночной концерт недавно.

– Спасибо.

– Не боишься говорить?

– Мне уже как-то все равно. Разве можно себя чувствовать одинаково чудесно, потому что помог детям, и паршиво из-за всего остального?

Саша по-своему ухмыляется и закусывает губу.

– Наверное, да, раз ты так себя чувствуешь. У меня есть таблетки. Снотворное. Выпьешь сегодня? Да что это я, собственно, спрашиваю. Выпьешь, и все.

Когда мы подъезжаем к дому, головная боль немного слабеет. Я оставляю маме торт на островке в кухне и спешу смыть с себя усталость, смыть с себя весь день и всю боль. Когда я сажусь на кровать уже в пижаме, в комнату заходит Саша.

– Выпей.

– Ты сегодня прямо мой дилер!

Друг улыбается.

– Главное, чтобы тебе помогло. Предкам скажу, что ты очень устала. Ложись давай.

Пишу Голду, что мне уже лучше и я собираюсь спать. Выключаю звук на телефоне и, выпив таблетку, надеваю беруши и маску для сна для пущей уверенности. И это мне помогает. Однако просыпаюсь я с таким ощущением, будто меня переехал грузовой автомобиль, потом на мне потоптался слон, а сверху прокатился бетоноукладчик.

Все тело ломит и тянет, голова мутная, а с кровати встать нет никаких сил. С великим трудом дотягиваюсь до телефона – 9:54. Я проспала около тринадцати часов! С ума сойти! Не мудрено, что мое тело взбунтовалось. Я не имею ни малейшего понятия, как буду делать домашнее задание с такой ватной головой. Чувствую себя Губкой Бобом на кадре заставки, когда он набирает в голову воды.

Спускаюсь на кухню и растекаюсь по стулу мутной, блеклой жижей.

– О, Ви! Доброе утро! Паша с Ливи еще дрыхнут, вчера приехали около часа. Как ты?

– How do I look I feel? (А как я выгляжу?)

– Как будто ты сдала экзамен на пожарника. – Я недоумевающе его оглядываю. – Как будто ты спала больше десяти часов!

– Well, I feel like shit! Thanks to you! (Ну, чувствую себя дерьмово! Благодаря тебе!)

– Не стоит благодарности. Лучше тортика съешь. Тебе мама оставила.

Почти целый день я трансформируюсь из жижи в нечто отдаленно похожее на себя. Именно поэтому я посвящаю домашнему заданию целую ночь. Вечером мама предупреждает, что завтра утром мы едем к доктору и мне следует уведомить старосту.

С утра на меня нападает дикий голод, но мама говорит, что нужно будет сразу сдать анализ крови, поэтому завтракать нельзя. Я делаю быстрый бутерброд и кофе с собой. Немного волнуюсь из-за того, что Саша поехал на работу с отцом, а мне весь день придется ездить с мамой. Плюс я пропущу целый день занятий, а я уже и забыла, как без зазрения совести делала это раньше. Зато меня очень радует возможность надеть свободные джинсы и худи вместо школьной формы.

Мы молча едем в машине до Калининграда, слушаем местное радио и подпеваем знакомым песням. Мне почему-то становится совсем все равно, что кто-то может нас увидеть; чему быть – того не миновать, кажется, так говорит бабушка. Внутри клиники чисто, но пол при входе заляпан грязными следами обуви от еще не высохшего ночного дождя, и меня вдруг начинает раздражать эта невнятная хаотичная лужа. У нас просят страховку, заводят мне карточку и говорят подождать в коридоре – просторном помещении с белыми стенами и нарисованными на них очертаниями деревьев.

Врач, совсем молодая девушка, волнуется, услышав, что сегодня у нее пациентка из Великобритании. Но как только мама произносит свою любимую фразу: «Моя дочь говорит по-русски», у нее сразу отпадает необходимость выпивать пузырек валерианы.

– Вивиан! Какое красивое имя. Я слушаю, какие жалобы?

– Никаких. Просто провериться. Ауч! – получаю от мамы неприятный щипок за руку.

– Так все-таки жалобы есть?

– Ну… Я не очень хорошо сплю. Иногда болит голова. Мама переволновалась, когда я ночью проснулась вся мокрая и дрожащая.

– Переживаешь по какому-то поводу? Как в школе? Как вообще в России?

– Не больше, чем обычный школьник. В школе все хорошо, даже очень. И Россия нравится.

– Хм. А раньше такое бывало?

– Нет, – уверенно вру я.

– Давайте пока сдадим анализы, посмотрим, что вообще с организмом, снимем кардиограмму, померяем сахар, давление и проведем общий осмотр.

Из клиники мы выходим только к обеду – мама настаивает на том, чтобы дождаться результатов анализов – за дополнительную плату их делают в режиме онлайн. У меня совершенно нормальная кровь, хорошие сахар и давление, только не совсем спокойная кардиограмма и учащенный пульс. Врач рекомендует показаться кардиологу, но сейчас он в отпуске. Мама довольна, что ничего страшного у меня нет и мои ночные кошмары можно списать на шалящее сердце, но записывает меня к кардиологу на следующий вторник.

После врача мама предлагает пообедать в кафе. Пока мы ожидаем официанта и разговариваем по-английски, на нас оборачиваются все пришедшие на обед. Скоро к нам подходит совсем юный молодой человек и обращается с очень старательным произношением:

– Hello! Here’s our menu. (Здравствуйте! Вот меню.)

– Все в порядке, я говорю по-русски, – вновь я спасаю положение.

Мне нравится день матери и дочери, мы пьем кофе с булочками, едим полезные салаты и обсуждаем ярмарку, город и новости. Единственное, о чем мама не упоминает, – это работа. А мне так хочется узнать, к чему они пришли! Я часто думаю, что родителям на меня наплевать, но в такие редкие, но меткие моменты я понимаю, что поступаю слишком эгоистично по отношению к ним – думаю только о своем душевном покое.

Ночью я почему-то не могу перестать размышлять о двух вещах: странностях моего организма во сне и наяву и о семьях своих одноклассников. Насколько все неравномерно распределено в этой вселенной! У меня есть родители, старшие родители, но зачастую я чувствую себя совсем одиноко. Потом я думаю, как должно быть, чувствует себя Тим, которого родители бросили во младенчестве. Мне не пристало жаловаться. Анджела всегда ругает своего младшего брата, но в социальных сетях то и дело выставляет общие фотографии, на которых видно, как она его любит. Все не то, чем кажется.

Главное – понять, за чем кроется правда.

Глава 11

Буря перед затишьем

Вся следующая неделя пролетает будто под действием Сашиной снотворной таблетки. Придя во вторник в школу, я уже