– Девушка, его нельзя трогать,– чьи-то руки пытаются поднять меня, но я вырываюсь и вновь тянусь к парню.

– Кто-нибудь, вызовите скорую! Умоляю!!

– Уже едет, – пожилой мужчина все же умудряется оттянуть меня в сторону, – оставайтесь здесь, вы ему не поможете. Здесь нужна помощь медиков, а вы только навредите ему!

– Эй, тут еще один без признаков, – слышится еще один голос в суматохе и я перевожу свой остекленевший взгляд в ту сторону.

Лучше бы я этого не видела. Потому что второй машиной, которая пострадала от столкновения была до боли знакомая мазда. Мазда, которой так хвалился в свое время Слава.

Глава 8

Сегодня снег с дождем. Он неприятной жижей сыпется с неба и напоминает холодные плевки, которые хлещут тебя по лицу. А у меня даже нет сил, чтобы смахнуть налипающие крупинки со щек. Кто- то приобнимает меня за плечи и притягивает к себе. Перевожу мутный взгляд на человека и понимаю, что это мама и она плачет. А я? Мне кажется, что слезы все пролиты. Что я пустая и во мне нет ни единой эмоции. А еще мне холодно. Но холод этот не такой, как мы привыкли чувствовать при низких температурах. Он исходит изнутри и тонкими щупальцами обволакивает каждую клеточку души. Поражает точно в цель, превращая тебя в подобие человека. Который мало что понимает в происходящем. Совсем недавно я приравнивала свое положение к тому, будто стою на краю обрыва. Что ж, теперь этот обрыв действительно передо мной. Уходит вглубь на пять метров и меня мутит от запаха свежевырытой земли. Меня мутит от запаха ладана и от песнопений батюшки. Смотрю куда угодно, лишь бы не на застывшее в теперь уже вечном умиротворении лицо. Но когда закрываю глаза, мне не становится лучше. Потому что память сразу же переносит в больницу, куда меня забрали с места аварии.

– Девушка, сидите смирно! – прикрикивает на меня медсестра.

– Мне нужно знать, как они, пожалуйста, – с мольбой всматриваюсь в ее глаза и она поджимает губы.

– Поймите, в реанимацию вас не пустят, – сжалилась женщина, – врачи делают, все возможное.

– Можно я хотя бы посижу в коридоре?

– Милая, сначала вам наложат швы, – с этими словами, она указывает на мою руку, которая обернута каким-то то ли полотенцем, то ли какой-то тряпкой.

Откуда у меня эта рана? Я даже не почувствовала того, как мне больно и что идет кровь. Возможно, зацепилась за какой-то обломок, когда ринулась к машине Славы. А может быть, это произошло раньше, когда я летела к Матвею. Не знаю, в голове сплошная каша. А еще меня начало трясти и это даже не от того, что мои ноги никак не согревались после ледяного капкана из снега. Адреналина в крови больше нет. Теперь на смену ему пришло осознание всего ужаса, который развернулся на дороге и в моей жизни. Это действует похлеще, чем анестезия и в момент, когда мне зашивают руку, я ничего не чувствую. Смотрю на длинный ряд стежкой, который так уродливо пересекает мою татуировку. Целостность картинки нарушена… ровно в том месте, где тонкая нить вела от компаса к северу. От меня к Матвею. Будто пророча самое страшное…

– Элеонора? – мужчина в белом халате кажется уставшим.

– Да? – срываюсь на ноги.

– Мне очень жаль…

А дальше все как в тумане. Ничего не помню про тот вечер в больнице. Как будто я закрыла глаза на минуту, а очнулась уже здесь, на кладбище. Организацию похорон полностью взяли на себя родители. Они же отвезли детей к каким-то знакомым. Не помню лица Макса и Вари, не помню, что им говорила. В обрывках воспоминаний мелькают только их слезы. И этих слез так много, что я сама захлебываюсь ими.

Зажмуриваюсь, когда его опускают вниз. И закрываю уши руками, когда слышу грохот засыпаемой земли по деревянной крышке. Отмотать бы время назад… Да невозможно. Стою перед свежим холмом в венках и осознаю, что все по-настоящему. Что нет больше Славы. И уж лучше бы он был живым и мы продолжили бы пререкаться время от времени, чем вот так…

– Солнышко, – мама осторожно ведет меня к машине, – дать таблетку?

– М? – поднимаю на нее свои заплаканные глаза. Мне понадобилось немного времени, чтобы понять то, что она говорит. – Нет, не хочу.

– Домой? – она с беспокойством вглядывается в мое лицо.

– Ну а куда еще? – Бурчит позади папа. Он тоже весь на нервах, но старается не показывать вида.

– Там же кафе заказано… может, Эля хотела поехать туда.

– Не надо кафе, хочу домой. – Опускаю голову ниже, чтобы как-то совладать с эмоциями.

– Я отвезу ее, – Стеша вклинивается между мной и мамой, – а вы езжайте в кафе.

– Спасибо, дорогая. – Она с благодарностью смотрит на старшую сестру, а затем на меня. – Звони мне в любой время и я приеду.

– Хорошо.

Всю дорогу я уверю себя, что в том, что сильная. Что справлюсь. Что боль пройдет. Но стоит зайти домой, как ноги подкашиваются и все те слезы, которые я подавляла на похоронах, градом стекают с ресниц. Стеша садится рядом и обнимает меня, покачиваясь со мной в такт.

– Давай, Эля, выплесни, – шепчет она, поглаживая мою макушку.

– Стеша, как же больнооо, – вою ей куда-то в плечо.

– Знаю, милая, знаю. Хотя я и не любила Славу, но мне жаль.

– Я не знаю, что мне делать дальше… дети, как они это переживут?

– Со временем все утихнет.– Она отстраняет меня на расстояние вытянутой руки, – не забудется, но болеть будет меньше.

Хватаюсь за нее, будто сестра стала спасительной соломинкой. И она без единого раздумья подает мне руку, не позволяя захлебнуться в этом океане страданий. Моя некогда суровая и замкнутая сестра впервые плачет рядом. Она же чуть позже укладывает меня в постель и, накрыв пледом, сидит на постели и поглаживает меня до тех пор, пока мой измученный организм впадает в подобие сна.

А утро встречает меня головной болью и шумом из прихожей. Не смотря на безумное жжение в глазах и желание их больше не открывать пока не станет легче, все же выглядываю из комнаты. И что я вижу? Мечущуюся Варю по квартире с дорожной сумкой в руках. Чуть дальше в кухонной арке застыла Стеша, которая скрестив руки, что-то говорила племяннице.

– Варь, что ты делаешь?

Она поднимает на меня заплаканные глаза и, шмыгая носом, пожимает плечами.

– Уезжаю обратно в общагу, разве это не понятно?

– Варь…

Срываюсь к дочери, потому что до безумия хочется ее обнять,