– Понимаем, что у вас сейчас непростой период в связи с кончиной мужа, но постарайтесь вспомнить, может быть, вы видели кого-нибудь рядом с машиной? Или же перед приездом Северного кто-то посторонний крутился во дворе?

– Не знаю, вроде бы ничего из этого не было. У нас даже не знаешь всех жильцов по подъезду, а вы говорите о целом дворе.

– Хорошо, – оба поднимаются со своих мест, – если вдруг что-то всплывет в памяти, мы были бы благодарны вам. Вот номер, по которому можно обратиться по этому делу.

– Спасибо. – На автомате прячу визитку в карман и провожаю взглядом парней.

В голове полная неразбериха, мысли путаются. Но стоит мне самой выйти из ординаторской, как цепкие руки обвивают мое предплечье и тянут на себя. Я сталкиваюсь взглядом с матерью Матвея, которая с отчаянием просит:

– Умоляю, расскажите, что там произошло…

И я не знаю что лучше. Горькая правда для сердца матери или ложь для ее же неведения.

Глава 10

Она тянет меня куда-то по коридору. Сначала я думала, что его мама хочет отвести нас в кафетерий, но каково же было мое удивление, когда мы застопорились у двери палаты интенсивной терапии.

– Мне туда нельзя, – начинаю упираться ногами в пол и притормаживать женщину, – я ведь не родственник.

–Но вы же его девушка, да? – ее голос наполнен надеждой.

– Вы что-то перепутали, мы не встречаемся.

– Нет-нет, я знаю, вы были ею. Он рассказывал именно о вас. – Качает она головой. – И портрет я ваш видела.

– Что? О чем вы?

– Он же прекрасный художник, вы не знали? – Мария Васильевна открывает дверь и мне приходится последовать за ней. – Вот только Матвей всегда хотел стать тату – мастером и шел к своей цели не смотря на то, что я с его отцом была против этой идеи. Представляете, какой он упертый? Никого никогда не слушал. Всегда все тащил в одиночку…

Она шмыгает носом и подает мне одноразовый халат с шапочкой и бахилы, которые я надела поверх уже имеющейся защиты на обуви. Не понимаю до конца, зачем я это делаю. Но и отказать не могу, потому что меня будто тянет внутрь вопреки всем здравым мыслям.

Хочу увидеть его. Хотя бы одним глазком. Хотя бы на минуточку.

Его мама толкает дверь предбанника, и я оказываюсь в просторной палате, где все заставлено какой-то рабочей аппаратурой, от которой тянутся мириады всяких трубок и датчиков к постели. Мне понадобилось несколько долгих минут, чтобы решиться и перевести взгляд на того, кто там лежит. И я тут же зажмуриваюсь. Потому что не верю в происходящее. Я не верю в то, что это Матвей.

– Он наверно будет ругаться, когда узнает, что я вас приводила, – легкое касание чье-то руки заставляет меня открыть глаза, и я вижу перед собой Марию Васильевну. – Но вы ведь тоже должны быть рядом. Вы уж простите, но мне так… тяжело одной. Я не понимаю, почему это случилось с моим сыном? Матвей, не смотря на свой характер, никогда не ввязывался ни в какие интриги, он всегда был честным мальчиком. Ради отца он продал квартиру, долю в бизнесе лишь бы вытащить его. А когда Ильи не стало, он от меня ни на шаг не отходил, беспокоился. И… и…

Она отчаянно разрыдалась, держась за его постель. Страшно представить, что чувствовала в этот момент горем убитая мать, которая недавно похоронила мужа, а следом ее настигает новость об аварии сына. Говорят, что горе другого человека помогает отвлечься от своего собственного. Но что делать, когда оно вовсе не чужое тебя? Когда твое сердце разрывается от того, что ты видишь того, кто похитил твое спокойствие и ты не знаешь, очнется тот или нет. Я смотрю на Матвея и едва могу узнать в нем того прежнего прекрасного парня, который заставлял меня смеяться и чувствовать себя во всем уверенной. Из-за неестественной бледности все татуировки казались чересчур темными и такими неестественными, будто кто-то взял и вылил на него ведро краски, которая неказистым пятном растеклась по его коже. Он походил на гигантскую куклу, но никак не на живого человека. Даже тогда, когда я осмеливаюсь подойти поближе и осторожно коснуться его руки, это ощущение не пропадает. Едва чувствую еле слышное тепло, которое от него исходит и это окончательно рушит все мои внутренние установки. Я так отчаянно просила его уйти из моей жизни и не понимала, что все это продиктовано эмоциями. А теперь, когда все в реальном шаге от этого, молюсь, чтобы ничего не произошло. Потому что если он уйдет, то навсегда. И оттуда он уже не вернется, а я вряд ли смогу потом с этим жить.

Крепкое объятие со спины возвращает меня к реальности и я даже не понимаю, в какой момент мы начали плакать уже вдвоем.

– Знаете, Матвей был не из тех парней, которые держатся за мамину юбку, но мы могли спокойно обо всем на свете поговорить. И вот однажды он пришел к нам в гости, весь такой счастливый и я поняла, что мой сын влюблен. Материнское сердце ведь не обманешь. Я как сейчас помню, с каким трепетом он рассказывал о вас. Но при этом он так боялся чего-то, постоянно упоминал, что вы его не простите. – Мария Васильевна сглотнула. – А потом я узнала, что вы несвободная женщина Эля. И все стало на свои места.

– Вы осуждаете нас за это? – едва слышно говорю ей, когда поворачиваюсь к ней лицом.

– Если бы даже и захотела, то не смогла, – женщина грустно улыбнулась. – Я была на вашем месте и поверьте, знаю, что вы ощущали. Но Илья был старше меня на три года, а у вас все наоборот. И я очень переживала, что вы не выдержите давления со стороны родственников, что побоитесь за детей. Я хотела уберечь своего ребенка и вы, как мать, должны меня понять. Мало кто останется равнодушным, когда его дитя страдает.

– Понимаю. – Киваю ей в ответ. – Но, кажется, я вас подвела.

– И он в этом виноват не меньше, – она вновь подошла к нему и нежно провела рукой по щеке, – он и об этом рассказал. Немного и так сумбурно, что я едва поняла, в чем дело. Но какая теперь разница, верно?

– Верно, – повторяю следом за ней.

– Знаете, мне все равно на то, что там за расследование он поднял по поводу того, кто подставил Илью. Я не хочу искать виновных