Левков шагал, не зная, зачем. Он не мог помочь, он даже не знал наверняка, смерть ли это, страдание ли, но, однако же, было совершенно невозможно не идти на этот рёв…

Через сотню или полторы шагов с той стороны, куда он шёл, стал долетать рваный от противящегося ветра лай. Когда-то, в самом начале его пребывания здесь, услышав этот лай, Левков бросался вон из поста навстречу, пока не понял, что лаяли "кролики", небольшие зверьки, жившие на ленточниках. Все они лаяли совершенно одинаково, невероятно точно воспроизводя голос Тишки, крупного ньюфаундленда, бывшего у Левкова на Земле. Откуда-то они знали, как лаял Тишка…

Через несколько минут ходьбы, поднявшись по склону дюны, Левков увидел лежавшего внизу по другую сторону гребня ленточника. Зверь лежал неподвижно, должно быть, так, как рухнул, размешав в стороны скрученные ленты старой линялой кожи. Возле полуприкрытого фасеточного его глаза на морде сидел на задних лапках и, задрав вверх свою действительно похожую на кроличью мордочку, упоённо и радостно лаял "кролик". Было что-то жуткое в несоответствии густого лая мощного ньюфаундленда, каким был Тишка, и тщедушного костлявого тельца с непропорционально большой головой и лапками-щепочками, оканчивавшимися тонкими пальцами с круглыми, как набалдашнички у барабанных палочек, суставами. Остальные зверьки уже покинули ленточника, их следы, ясно видимые на противоположном склоне, уходили за гребень.

В отдалении, метрах в пятидесяти, на вершине соседней дюны, стояла пара ленточников, неподвижно и тупо глядя на умирающего. Они почти не обратили внимания на появившегося Левкова, лишь один из них чуть повёл в его сторону мордой, но так и не сумел увлечь в это движение глаза, по-прежнему смотревшие вниз, и отвернулся.

Ленточник внизу с трудом дышал. Избитые о дерево бока его поднимались резко и рывками, так, будто каждое такое движение давалось ему болью и перед каждым из них он вновь собирался с решимостью и силами. Он попытался поднять голову, заставив на секунду умолкнуть "кролика", – и не смог. Конвульсия побежала по его телу, чудовищный хвост его заелозил по песку так неистово и отчаянно, что Левков даже не понял в первое мгновение, кто завизжал до рези в ушах, "кролик"– ли, вцепившийся своими тощими лапками шерсть на теле ленточника, или визг этот, больше похожий на скрежет, был рождён яростным, но последним движением хвоста. Голова ленточника приподнялась – он будто пытался заглянуть за дюны, туда, где было дерево – и упала. Он затих, и песок, проносившимся до этого мимо, стал вдруг оседать на зверя, быстро – слишком быстро для ещё несильного ветра – занося труп.

И тут за спиной Левкова ударил гром. Обернувшись, он увидел, как начало ломаться и опадать Облако, висевшее над горизонтом. Трещины бежали по нему сверху вниз, и кусок за куском отваливались и падали куда-то за горизонт, сотрясая землю так, будто это были громадные мраморные глыбы…

Когда Левков вновь повернулся к зверю, тот уже был почти занесён, и последний кролик торопливо взбирался на четвереньках на соседнюю дюну, нелепо вертя в усердии и спешке тощим задом. Ленточников рядом уже не было… Стало тихо-тихо, только низко гудел усиливающийся ветер, цепляясь за гребни дюн, и нёс и нёс песок на мёртвого – Левков не сомневался, что зверь умер. И дюна, неподвижная до этого, вдруг тронулась под ногами Левкова и неслышно потекла к Ленточнику, словно торопясь завершить погребение…

Надвигалась ночь с её обычной песчаной метелью. Щербатая уже касалась своим мутным, сплюснутым в мареве краем гребней дальних дюн. Со стороны поста – по ветру – долетали лай и истошный визг "кроликов". На Полста_Третьей начиналась спрятанная от Щербатой ночная жизнь, в которой людям места не было. Левков заторопился домой, отворачивая лицо от шершавого, жёсткого ветра и уже с усилием преодолевая его всё более сильный напор. Щербатая светила сзади, и песчинки, летевшие в лицо, то и дело поблескивали багровым…

Когда Левков добрался до поста, Щербатая уже наполовину опустилась в дюны. Где-то рядом резко прозвучал крик какой-то ночной птицы. Уже закрывая за собой дверь, Левков случайно поднял глаза вверх и замер – что-то неуловимо изменилось в чёрном изломанном силуэте дерева над постом – оно перестало быть мёртвым. Левков, наверно, с полминуты стоял, веря и сомневаясь, затем, словно вырвавшись из чего-то, цепко державшего его, опрометью кинулся вверх по склону дюны. Поднявшись и притронувшись к стволу, он действительно ощутил под рукой влажную прохладную – живую – кожу и едва уловимые вибрации под ней. Дерево было живым.

Левков стоял, ничего не видя вокруг, не в силах унять дрожь, охватившую его тело, и сумятицу мыслей, заполнившую мозг.

Дерево ожило…

Ожило на планете, где, как казалось Левкову, всё только разрушалось и умирало. Это воскресение было ещё более невероятным после только что случившейся смерти ленточника. Или вследствие?..

Совершенно безумный вихрь каких-то смутных догадок, ускользающих мыслей, обрывков фраз, ничем как будто не связанных между собой, закружился в его голове. Он вдруг подумал, что корни дерева, длинные и мощные, как и у всего, что растёт в пустыне, должны были там, в теле дюны, охватывать полукругом пост и то место, где он – Левков – спал. Он вдруг понял, что оно, это место, его кровать, было точно под деревом… И что?.. Мысль эта металась, пытаясь найти своё место среди других и не находя его… Он стоял, опершись о дерево, глядя и почти не видя, как догорают вдалеке последние лучи Щербатой…

На ощупь, ослепший от хаоса в мыслях и от песка, уже в темноте он спустился к подножью дюны и, войдя в пост и сняв респиратор и очки, одетым лёг на кровать и ещё долго лежал, не зажигая света, с открытыми, но незрячими глазами, что-то перемалывая в себе и не сознавая, что и зачем… Он не заметил, как уснул…

И вновь он видел сон о межзвёздном катафалке, видел так, будто сон этот и не прерывался со смертью дерева. Снова он, свой собственный сын, и внук, и правнук, возрождаясь каждый раз в новом поколении обитателей корабля-катафалка, вёз чужие и свои собственные мёртвые тела для погребения на Землю. И каждый раз, сдавая и принимая вахту, он обходил полузаполненый уже гигантский морг в чреве корабля с аккуратно уложенными на стеллажах телами, первым из которых было здесь тело Марины. А за стеной, в другом отсеке, жили люди – экипаж катафалка, рождались, любили и, умерев, попадали сюда. И так из века в век. Катафалк