Вхожу рывком, по влаге и сразу в манящую тесноту, послушно обхватившую меня так, что становится понятно: много ей не потребуется. Как и мне, впрочем.

Прихватываю за пучок волос, тяну на себя, выгибая Катю, словно упругий лук, и рычу в ушко злобно:

— Нафига притворяться? Хочешь ведь! Хочешь? Да?

Начинаю жестко двигаться, вынуждая ее сильнее хвататься за обшарпанные края столика.

Катя хаотично двигает руками, успев только выключить многострадальную овсянку, а затем сжимает пальцы на кромке стола, судорожно выдыхает на каждое мое жесткое движение, стонет и выгибается получше любой танцовщицы гоу-гоу.

Я отпускаю ее, куснув напоследок в шею, берусь за бедра и принимаюсь натягивать на себя в диком, жестоком ритме, отрываясь за недолгое, но такое мучительное воздержание и ее нелепые отмазки про завтрак.

Какой, к херам, завтрак, когда так прет? Причем, обоих прет ведь, может, ее еще и похлеще, чем меня. Она — нереальная зажигалочка, моя Катя, надо же, кто мог подумать! Такая скромница-девственница по виду, а внутри пожарище! И все мое! Я не загашу, я сильнее разожгу! Вместе гореть будем! Всегда!

Столик бешено стучится о стенку, овсянка на маленькой переносной плитке колышется, грозя выплеснуться за пределы кастрюльки, но мне похрен на это все!

Я уже в кайфе, уже в нирване!

И сейчас Катя тоже там будет!

Ускоряюсь, неотрывно глядя за то, как скользит в нее мокрый от соков член, как она принимает его, упруго и жадно, дурею от этого вида, и , когда Катю начинает трясти в оргазме, перехватываю поперек талии, прижимаю полностью к себе и насаживаю, словно куклу, на член, с силой и кайфом. Ей это, похоже, жутко нравится, потому что все внутри принимается сокращаться, вытягивать из меня все, что могу ей дать, и длится, длится, длится…

Прихожу в себя уже на диване, в обнимку с Катей.

Каким образом мы тут оказались, в какой момент переместились из кухоньки в спальню, мозг вообще упустил, похоже.

Но мне даже думать про это лень, настолько круто сейчас, легко и спокойно. Вот только жрать хочется.

Катя, у которой, похоже, уже и сил не осталось, тихонько лежит на боку, обнимая меня за предплечье, и дремлет.

Правда, когда мой живот принимается бурчать на разные лады, моя лаборанточка начинает шевелиться, поворачивается, смотрит в глаза, вздыхает:

— Есть хочешь…

— Хочу… — тянусь к ней, легонько скольжу губами по щеке, — и тебя тоже…

— Какой ты… — улыбается она, — ненасытный… Голодный…

А затем обнимает за шею, и почему-то этот жест и тон, с которым произносятся слова, у нее получаются такими… покровительственными, что ли… Словно она внезапно не моя девочка, а взрослая, умудренная опытом женщина.

Странный диссонанс чуть-чуть колет, но обдумать его не успеваю, Катя встает, стыдливо подтягивает штанишки и убегает за пределы видимости.

А я тянусь на диване, ощущая себя невероятно довольным и счастливым даже, впервые за прошедший идиотский год. Думать о легких несостыковках в ее поведении не хочется, да и паранойей это все отдает уже… Ну, подумаешь, встретилась когда-то на моем пути сучка двуличная… И что теперь, всех остальных по ее лекалам мерять? Нарочно искать зацепки, чтоб убедиться, что идеальных не бывает? Да ну нахер!

Встаю, топаю в душ.

Еле втискиваюсь в эту душевую кабинку, моюсь… Бля, с мылом. Геля для душа нет. Да и вообще, все невероятно бедно тут. Чисто, конечно, но все равно: ржавчина, стены эти облупленные… Надо её вытаскивать отсюда.

Обматываюсь полотенцем, выхожу, ловлю на себе чуть расфокусированный взгляд Кати, отслеживающий капли воды, скользящие по груди к животу, не могу удержать довольной усмешки. Приятно, когда на тебя так смотрят. И когда хотят. Готов поспорить, она снова мокрая, и, если я настою сейчас, проявлю инициативу опять…

Но поесть надо сначала.

Завтракаем плотно: овсянкой с ягодами, бутербродами с сыром и колбасой и кофе.

По радио несут какой-то дикую хрень про систему образования. Мы смотрим друг другу в глаза, и Катя неожиданно скармливает мне с пальцев кусочек сыра. И смотрит… Так смотрит, что становится немного стыдно за все эти зацепочки в мозгах, которые периодами появляются и не дают полностью погрузиться в кайф сегодняшнего утра.

Ну что же я влюблённую девушку не отличу от играющей актрисы?

— А в какие дни ты работаешь? — интересуется Катя.

— У меня отпуск на время диплома. В конце мая уже буду дипломированным специалистом.

— А то, что ты вчера сказал… Ты и в самом деле?.. — она делает паузы, опускает взгляд, подбирая слова, словно ей неловко спрашивать, — ты хочешь быть со мной?..

— Я же уже сказал. Да.

Надеюсь, что звучит это достаточно жестко и серьезно. Надо, чтоб уже поверила. Раз и навсегда. Не знаю, что ей за утырок до меня попался, и я этот момент еще обязательно проясню, надо Краша напрячь, кстати, но пусть теперь привыкает к тому, что мужчина умеет держать слово. Я умею.

Вообще-то, девушке нужно об этом говорить постоянно. Во-первых они это любят, во-вторых чувствуют некую надёжность. Это какая-то из Мотовских кисок сказала, я запомнил.

Да и самого мужчину привлекает, когда он ясно даёт понять, что уже не будет метаться и что впереди. Можно заниматься карьерой и заработком денег, всем, чем угодно, зная наверняка, что есть женщина, семья. Мне ли не знать, что такое семья, насколько это мощный тыл.

— И никаких тайн между нами, — тем же жестким тоном добавляю я.

— Никаких тайн, — она смотрит на меня внимательно, ожидая продолжения моей речи, но глобальности не получается.

Нельзя сейчас взять и выложить всё, что произошло на Восьмое марта год назад. Катя сто процентов обидится, потому что я клюнул на неё именно из-за того, что она похожа на Инессу. Хоть она уже понимает, что я ее принял за кого-то другого изначально, но говорить об этом, да еще и сейчас, портить воспоминаниями такое хорошее утро… Нет уж.

Натянуто улыбаюсь, Катя тянется через стол, чмокает меня в губы.

Уф, сладко!

Надо ее ведьме Полине, жене дяди Юры, показать… Она увидит, если что не так.

— Ты как насчёт Питера? — спрашиваю я, решив не медлить с осуществлением планов, — не хочешь на следующих выходных