И ресницами длиннющими — хлоп. И сердце мое — в аут.

— А никуда я наутро не уйду, — хриплю, внезапно теряя голос и слова, — потому что завтра, Катя, суббота, и у нас с тобой заслуженный выходной. А потом еще воскресенье… А в понедельник мы с тобой поедем вместе в институт… И обратно… Я вообще не собираюсь никуда пропадать… Привыкай к этому, Катя. Никаких дурных привычек больше, поняла?

— Да… — бормочет она растерянно, глядя на меня с такой надеждой, таким доверием, что буквально все внутри обрывается.

Как не оправдать эти чувства?

Тянусь к ней, чтоб поцеловать, но Катя внезапно дергается, глаза еще сильнее расширяются:

— Завтра уже суббота?! — губки складываются красивым, идеальным “О”, а затем она принимается копошиться в своем страшном портфеле, достает телефон, сверяет что-то по календарю.

— Да, завтра суббота. — Я наблюдаю за ее внезапной активностью, не мешая, даже с умилением легким.

— Завтра выставка на ВДНХ, надо обязательно попасть, — она вычитывает что-то в календаре, поднимает на меня взгляд.

— Попадём на выставку, — пожимаю я плечами, не видя в этом никакой проблемы, и протягиваю ей руку. — Не волнуйся, осталось совершенно немного.

— До чего? — хмурится она, судя по всему, уже мысленно что-то просчитывая и думая о той самой непонятной, но крайне важной выставке.

— До моего диплома.

— А потом?

— А потом мы с тобой свободны, куда захотим, туда и поедем, где захотим, там и будем жить. И вообще, будем делать всё, что захотим. Ты, вот, чего хочешь? — улыбаюсь я и веду ее за руку дальше.

— Пока я не знаю… Много чего, на самом деле… Но, пожалуста, обещай пока держать в тайне наши отношения…

— Конечно, — легко отвечаю я, не видя в этом тоже никакой проблемы.

Вообще, никаких проблем нет, когда все так круто складывается.

Глава 24

Глава 24

В ее комнате дико тесно, словно в купе поезда. Чуть попросторней, может, но не намного.

Я как-то раньше в таких местах не бывал, потому с интересом оглядываюсь.

У самой двери, прямо напротив вешалки, малюсенькая кухня: стойка с плитой, чайником и дешевой микроволновкой.

Пока шли до комнаты Кати, обратил внимание, что в квартире есть еще и общая кухня, но моя лаборанточка, похоже, там редкий гость… Оно и понятно, судя по захламленности и грязи в прихожке, тут явно не чистюли живут, наверно, на одной кухне с ними и находиться стремно. Особенно такой нежной девочке…

Ей вообще тут не место.

Хотя в комнате чисто.

Шкаф, разделяющий пространство на две половины. Здоровенное окно с широким таким подоконником, на который брошено несколько цветных подушек, книжка раскрытая лежит. Насиженное место, любимое. Перед ним — разложенный диван. С другой стороны — письменный стол с горой бумаг. Древний стул рядом.

И самое интересное, что имеется свой санузел, дверь в который открыта и содержимое прекрасно просматривается прямо от входа. Душевая, в которую я боком влезу, и то не весь, раковина прямо над унитазом… Офигеть, конструкция.

В целом, небогато, но и не убито. А из-за ковриков, обильного количества бабушкинских вязаных салфеток и ковра времен страны советов на стене даже уютно.

На белом потолке висит допотопная люстра, но её Катя не включает, там, где кухонька, на стене зажигает свет, и получается интимный полумрак.

Комната приобретает совсем другие очертания, становится не убогим бабкиным жильем, а чем-то своеобразным, таинственным даже.

Мы стоим на пороге, не глядя друг на друга, и я остро ощущаю момент. Это словно грань, которую перешагнем сейчас… То, что произошло в институте, конечно, важно, но почему-то кажется, что определяющее — вот оно, тут, сейчас…

Надо что-то говорить, что-то делать… Да?

Сразу целовать?

Хочется, но почему-то кажется, что это будет неправильным. Торопливым… Я и без того ее в ступор ввел, выбора никакого не дал, шанса ни одного. Если сейчас продолжу в том же духе… С одной стороны оно, вроде, и хорошо, но с другой… Где тут ее свобода воли? Нельзя давить. Слишком нежная.

— Я бутерброды сделаю, — тихо говорю я, почему-то хочется шептать, такая невероятная атмосфера сформировалась.

— Да… — тоже шепотом отвечает она, — я пока… В душ… Хорошо?

Киваю, радуясь, что для принятия душа не надо выходить в коридор. Крохотное гнёздышко.

Режу хлеб, ветчину, рву салат, раскладываю сыр и огурец. Кнопкой электрического чайника щелкаю. На столе — оригинальный глиняный кофейник с изящно изогнутым носиком, явно что-то старое, ощущается история в этом предмете…

Мысль про историю наталкивает на другую идею.

Надо проверить все же.

Это не Инесса, но окончательно убедиться не помешает. Как показывает опыт, проверка никогда не бывает лишней.

Как только начинает журчать вода в душе, мгновенно кидаюсь к сумке Кати, точнее, к уродливому портфелю. Перерываю его, ничего не обнаруживаю, кроме методичек и пакетика с сушками. Перекус дневной, похоже.

Оставляю портфель в покое, осматриваюсь, прикидывая, где тут, в этом крохотном пространстве, можно хранить секреты.

Шарю по полкам, открываю шкаф, перещупываю страшную, бабушаткинскую одежду. Ничего. Нахожу документы: паспорт, медицинскую книжку, всё, что у меня уже есть в электронном виде. Обычная пол-литровая банка наполовину наполнена мелочью, там же лежат смятые пятьдесят рублей. Вот такая у неё копилка. Я не нахожу ничего провокационного в её комнате, в итоге… И просто сажусь за стол, ждать, пока Катя выйдет из ванной. Интересно, в чем?

От нее, конечно, можно всего ожидать, кроме прямой провокации. Такая пугливая и стыдливая не способна на подобное.

И Катя полностью оправдывает мои ожидания.

Появляется на пороге в легком, простом халатике, растерянно улыбается.

И я не могу сдержать ответной улыбки. Жадно разглядываю ее голые ноги, аккуратные коленки, маленькие ступни. Пальчики не накрашены. И волосы высоко забраны.

Такая офигенная…

Ужасно хочется подойти и просто посадить ее на себя, зацеловать, затискать, заставить опять одуреть от происходящего… Ее глаза, когда первый раз взял, там, в лаборантской… Ее губы, дрожащие беспомощно и жадно…

Катя, похоже, что-то понимает по моему бешеному взгляду, потому что улыбка пропадает, а пальчики принимаются нервно теребить ворот халатика, стремясь