— Значит, именно так вы поступите и сейчас. Леня и Боря что-нибудь нафантазируют. Винсент мог уехать за границу. Или его сожрал Кром. Кстати, оборотень вполне может стать главным персонажем наряду с Максимилианом. Станислав Сергеевич как раз сегодня высказал такое пожелание.

Натэлла поморгала некоторое время, пытаясь осмыслить мое смелое предложение, потом, видимо, распрощалась с этой мыслью и хлопнула очередную порцию.

— Да, Максиму очень повезло, что вы оказались рядом с ним, — наконец проговорила она.

Максим Ионов мирно спал в своем номере, благодаря чему я могла наслаждаться травяным чаем.

— Натэлла Борисовна, а правда, что это вы познакомили Макса с Каменецким? — задала я давно интересующий меня вопрос.

— Что? — рассеянно переспросила Натэлла. — Кто вам такое сказал?

— Неважно. Главное, что я это знаю, — я улыбнулась уголками губ. В момент знакомства Натэлла вызвала у меня симпатию. Мысль, что эта мужиковатая тетка, кстати отличный режиссер, поставляет провинциальных мальчишек в гарем скандального продюсера, не укладывалась в моей голове.

— Это вас совершенно не касается. — Она мрачно уставилась в окно. Там царила кромешная тьма. Я представила Кирилла Кулагина. Каково ему сейчас? О чем он думает? Жалеет о том, что сделал, или только о том, что так глупо попался?

Неожиданно Натэлла отставила стакан и с вызовом спросила:

— Вам знакома моя фамилия, Евгения?

Я задумалась. Да, еще в первый раз, услышав фамилию Сухоткина, я подумала, что эта фамилия мне знакома. Что-то связанное с миром кино, причем кино старого, советских времен.

— Точно! — Я хлопнула себя по лбу. — Вспомнила! Так вы его дочь?

— Да, я дочь Бориса Аристарховича Сухоткина, — важно кивнула Натэлла. — Приятно встретить человека, который его помнит.

На фильмах Бориса Сухоткина выросло несколько поколений моих соотечественников. Его картины не имели ничего общего с пропагандой. Они просто и искренне рассказывали о любви и о войне, о жизни и смертях, о буднях огромной и так бестолково устроенной страны…

— Как я могу не помнить вашего отца! — воскликнула я. — Один из лучших наших режиссеров. Он был таким талантливым…

— Почему был? — усмехнулась Натэлла. — Мой отец жив.

— Неужели? — удивилась я, надо признать, довольно бестактно. — Почему же о нем ничего не слышно уже столько лет?

— Моему отцу семьдесят девять, — мрачно проговорила Натэлла. — Он в здравом уме, но ходить не может: артроз суставов. Снимать тоже больше не может. Знаете, какая у него пенсия? Догадываетесь, наверное. На старость он не отложил ни копейки. Так что я вынуждена снимать что угодно, вот это кинишко, чтобы у моего папочки были лекарства, массажистка, импортная инвалидная коляска и дом в деревне, куда его вывозят на лето.

Я потрясенно смотрела на Натэллу. Она горько усмехнулась.

— Он ни у кого ничего не просит, мой папочка. Естественно, ничего и не получает. Если бы не я, он давно умер бы в нищете, забытый всеми. Но это не мешает ему презирать меня за то, что я снимаю всякую, как он говорит, муру. Я регулярно выслушиваю, что я загубила свой талант, что мне не следовало бросать документалистику и уходить в игровое кино, тем более в сериалы…

Она резко вытерла слезы тыльной стороной ладони.

— Я не хочу закончить как папа. Я люблю деньги. И хочу, чтобы их было много. Ради этого я готова снимать любое дерьмо и поставлять Стасу мальчишек. А сейчас уходите — вы мешаете мне напиться.

Я вышла из номера, оставив Натэллу наедине с бутылкой виски.

Моя работа окончена. Завтра утром я покину гостиницу и навсегда распрощаюсь с этой компанией. Боре и Лене придется порядком повозиться, перекраивая сценарий, но я верю, что они справятся. Через несколько дней киногруппа завершит съемки и вернется в Москву. Очень скоро я забуду их всех: непредсказуемого Каменецкого, несчастного Венедиктова, который так и не сумел приспособиться, и Натэллу, которая все-таки смогла, пусть и с большим количеством спиртного… Братьев Коган, Алену Баранову, помрежа Соню и всех остальных. И конечно, Максима Ионова.

Мысль о Максе вызывала у меня смутное беспокойство. «Охотникова, успокойся, — уговаривала я себя. — Твой охраняемый объект у себя в «люксе» в полной безопасности. Видит десятый сон. Что плохого может с ним случиться в гостинице, где полно народу? Тем более когда его враг разоблачен и арестован. Прекрати психовать и иди спать, как все нормальные люди».

Но я привыкла доверять своей интуиции. Она слишком часто спасала мне жизнь, чтобы можно было так просто отмахнуться от нехорошего предчувствия.

Я вошла в свой номер и толкнула дверь, соединявшую мою комнату с «люксом» звезды. В спальне Максима не было. Разобранная постель пустовала. Где же он?

Я шагнула в гостиную и остановилась, потрясенная представшей передо мной картиной.

Максим был здесь — сидел на корточках на подоконнике распахнутого окна. Он был полностью одет: черные брюки, белая рубашка, ботинки броги. Холодная струйка пробежала у меня по позвоночнику, когда я увидела его в такой странной позе. Максим обернулся на шорох и уставился на меня невидящим взглядом.

— Нет! — сказала я. — Стой! Замри!

Это был второй этаж, не так высоко, но все-таки. Я не верила своим глазам, настолько дико все выглядело. Мальчишка улегся спать, я сама видела. И вот я обнаруживаю его посреди ночи сидящим на окне. Неужели снова спорынья? Но ведь Кулагин в тюрьме! А что, если у Кирилла был сообщник? И теперь он подсунул Максу отравленное печенье или еще что-то…

— Мой сын, — сказал Максим, отворачиваясь и глядя в темноту.

Точно, спятил. Одной рукой он держался за раму окна, точно хотел спрыгнуть наружу. Холодный мартовский ветер трепал светлые волосы, за окном стлался туман.

Выстрел ударил из темноты, разорвал тишину ночи и отбросил тело прямо к моим ногам. Макс умер мгновенно, даже не успев ничего понять. В центре лба чернел след от пули.

Все, помочь ему уже ничем нельзя, слишком много я видела огнестрельных ранений, чтобы в этом не сомневаться. Макса не спасти, но там, в темноте, скрывается его убийца. Я перепрыгнула через бездыханное тело, вскочила на подоконник и вылезла в открытое окно. Водосточная труба послужила мне опорой при прыжке. Я приземлилась, удержала равновесие и только потом выхватила пистолет из наплечной кобуры. Глаза медленно привыкали к темноте после ярко освещенной комнаты, поэтому я побежала на звук — удалявшиеся шаги еще можно было различить.

Я бежала, шаги ускорились, потом убийца тоже перешел на бег. Я чувствовала охотничий азарт и знала, что ему от меня не уйти. Убийца Макса двигался в сторону набережной, а там ему некуда будет деться, разве что броситься в воду. Туман скрывал беглеца, но я была уверена, что ему не скрыться. Я уже почти настигла его, как вдруг меня ослепил свет фар вылетевшей из-за поворота машины. Удар — и я покатилась по асфальту. Вскочила, соображая, куда бежать. Но было поздно, убийца успел скрыться.