– Уинстон, ты что, снова возишься с мышью? – Кира высунулась из машины и окинула меня удивленным взглядом. – Постой-ка, а я ведь ее знаю. Это та самая мышь, которую ты уже однажды поймал.

Кира меня насквозь видит. Я повернулся к ней и забормотал что-то неубедительное:

– Э-э-э… мяу… мяв…

Кира по-прежнему смотрела недоверчиво:

– Неужели ты тут, на природе, решил примкнуть к числу мышеловов?

– Ерунда! – вставил свой комментарий Вернер. – Уинстон ведь боится мышей.

Что-что?! Вот еще! Надеюсь, Фред этого не слышал. Это же стыда не оберешься! Но украдкой обернувшись назад, я увидел, что место, где только что стоял Фред, уже опустело. Фред куда-то убежал – наверняка обратно к жене и детям.

– До скорого, дружище мышь! – шепнул я и поспешил запрыгнуть на заднее сиденье к Кире, чтобы она больше не допытывалась насчет Фреда.

Пока Вернер заводил мотор и медленно отъезжал от усадьбы, я уже перенесся мыслями в Гамбург, предвкушая самое большое приключение из всех, что мне когда-либо доводилось пережить: отцовство.

Глядя через заднее стекло на усадьбу, я заметил стоящих в паддоке Булли и его друга Валли. Может быть, мне показалось – но, кажется, они помахали нам вслед своими огромными ушами.

На скамейке у входа в манеж уютно расположились сэр Тоби, Петерле и обе их подруги. Они тоже подняли лапы на прощание.

Святые рыбные консервы, никогда бы не подумал, что такое возможно – но я уже ждал осени, чтобы вернуться в усадьбу семьи Шульце-Науманн с Кирой, Одеттой и нашими семерыми котятами. Слова Фреда, надо признать, имели к этому некоторое отношение. Да что там – он затронул ими самые сентиментальные и нежные струны моей гордой кошачьей души.

И уж осенью-то точно обойдется без дробовиков. Не будь мое имя Уинстон Черчилль!