за пределами своей земли. Там убивают, там грабят, там села палят… да, всё так… но своя рубашка ближе к телу. Может быть, завтра тот самый литвин, который сегодня, не дай Бог, уйдет от справедливой кары за свои бесчинства, явится с новым разбоем уже на окраинах Новгородчины. А то и не с грабительским намерением, а с захватническим: отчего бы не отъять лоскут чужой землицы, когда сосед слаб? Но сегодня новгородцу думать лениво о будущем. Погромили литву — и ладно, дело сделано, с обороной соседей возиться резону нет. А князю надо — так пускай сам за бродягами и гоняется. Дом святой Софии и без того крепок! Сколько упустили литвинов за последние дни из-за подобного отношения новгородцев, знает один Господь.

А ему — князю — да, надо. Он никого из захватчиков отпустить с Руси мирно, без наказания, не должен. Русь жива, пока сильна, а литва ей жилы подрезает, пускает кровь тут и там. Чуть слабее стань с литвой, чуть жалостливее или прояви чуть больше праздности, и она загрызет. Но в своем понимании будущего, рождающегося в настоящем, князь одинок. Никто не подойдет, не разделит с ним эту ношу. Людям без нее легче…

Литовская угроза в русской исторической литературе порой недооценивается. Современные исследователи пишут, например: «Литву интересовал в большей степени банальный грабеж, потому и накал этой борьбы был всё же меньшим, чем с немцами». Это совершенно неправильно. Напротив, угроза с литовского направления в перспективе оказалась наиболее опасной. Видимо, сказывается «наследие» советской национальной политики, предполагавшей крайний пиетет в отношении «титульных народов» союзных республик, в частности Литовской ССР. Отсюда — своего рода замалчивание либо как минимум затушевывание конфликта между литовскими князьями и Русью, конфликта, принявшего в середине XIII века острую форму.

Более адекватно оценивает вторжение 1245 года современный историк В. В. Долгов. Он, в частности, пишет: «Великий князь литовский Миндовг, собиратель литовских земель, был старшим современником Александра. Однако в 1245 г. объединение литвы еще было далеко от завершения. Поэтому нападение 1245 г. было, очевидно, предприятием каких-то самостоятельных племенных вождей. Нападающие направили свой удар в район Торжка и Бежецка. То есть их вторжение в русские земли было весьма глубоким — не обычный приграничный набег»[105].

Верно здесь то, что экспансия литвы на восток в 1245 году имела масштаб, никак не укладывающийся в понятие «приграничный набег», «грабительский рейд» и т. д. Во-первых, действительно слишком глубоко вошли войска литовцев на Русь, чтобы говорить об ординарном набеге. Во-вторых, летопись показывает действия целой коалиции литовских князей, притом действующей упорно, целенаправленно, не избегающей боев, не пытающейся бежать при первых признаках поражения, а цепляющейся за ранее захваченные укрепленные пункты. Так, не напрасно литовцы пытались отсидеться в Торопце: очевидно, этот город уже виделся им как очередной пункт литовского влияния и литовской власти на Руси. В-третьих, литвины вовсе не разбежались в «зажитье» или, как говорили на Руси позднее, не «распустили войну», то есть их воинство не превратилось в совокупность основного ядра действующих сил и широкого шлейфа банд, жгущих деревни и обирающих местное население. Они оперировали одновременно на нескольких направлениях крупными отрядами, требовавшими от Александра Ярославича противодействия столь же крупными силами. Наконец, в-четвертых, Торопец и Торжок издавна интересовали литву как объект экспансии, и еще в 1225/1226 году здесь вела боевые действия литовская армия в семь тысяч человек. Итак, в 1245 году литва, по всей видимости, предприняла новую попытку настоящего большого нашествия на земли Новгорода и Твери, имея своей целью отторгнуть те города, за которые удастся зацепиться гарнизонами, и присоединить к себе окрестные земли. Александр Ярославич выбил коалицию с Руси после пяти сражений.

По масштабу привлеченных сил «Литовская кампания» 1245 года превосходит «Немецкую кампанию» 1242-го. Среди сражающихся русских ратников нет суздальской дружины, которую в 1241 году привел Андрей Ярославич против орденских рыцарей. Но помимо собственно новгородского войска и дружины Александра Ярославича в бой идут отряды из Торжка (собранные дважды!), Твери, Дмитрова и Витебска. Это большая сила. Что же касается литовской ратной мощи, то современные исследователи гипотетически, но довольно убедительно определили ее в цифру около двух тысяч воинов[106]. Впрочем, воинство литовцев могло быть и многочисленнее: прежде они оперировали в этом регионе бо́льшими силами.

Говорить о том, что в 1245 году объединение литвы было «далеко от завершения», и на этом основании отказывать Миндовгу, великому князю Литовскому на тот момент, в организации нашествия неосновательно. Напротив, в действиях литвы видна огранизующая воля; да и был у Миндовга к тому времени опыт ведения масштабных боевых действий значительными силами объединенных литовских племен: походы на орденских немцев, на Мазовию.

Литва неоднократно совершала набеги на Новгородчину и псковские владения — как до, так и после разгрома под Торопцом, Зижичем, Усвятом. Литовские отряды приходили чаще любых других неприятелей, жалили беспощадно, словно рой разъяренных шершней, и уходили, набрав пленников. Время от времени их громили, истребляли, но когда сил не хватало, литва уходила безнаказанно. Впрочем, это в лучшем случае, а в худшем — укреплялась и старалась перехватить у князей Рюриковичей власть над очередной западнорусской областью. Этот враг проявлял наибольшее упорство и наибольший пыл — ни немцы, ни шведы сравниться с ним не могли.

Очень хорошо видно, что с конца 1230-х годов литва усилила натиск, поскольку Русь была обескровлена походами Батыя. Западнорусские летописи сообщают, что как раз этот момент был использован литовскими князьями для начала масштабной экспансии на Русь, утверждения там в недавно построенных городках и захвата собственно русских городов, являвшихся столицами княжений[107].

Резюмируя: оборонительная операция против литвы, проведенная Александром Ярославичем в 1245 году, для исторических судеб Руси, видимо, не менее (если не более) важна, чем отражение натиска шведов и немцев. Взятие Торопца, захваченного литовцами, битвы под Зижичем и Усвятом надо ставить в один ряд со сражением на Неве и Ледовым побоищем.

История эта имела продолжение, наглядно показавшее, до какой степени интенсивности и до какого градуса упорства доходил натиск литвы на восток. В 1248 году ни Александра Ярославича, ни его младшего брата Андрея Ярославича на Руси не было: они отправились в Орду. Возможно, вести об отсутствии известного полководца, уже проучившего литовских захватчиков, князя, имени которого боялись, дошли до их вождей, что, в свою очередь, нажало на спусковой крючок нового масштабного вторжения. Пытаясь остановить его, погиб, сражаясь, младший брат Александра и Андрея — Михаил Хоробрит. И только дядя братьев Ярославичей, Святослав Всеволодович, отбросил литву. На тот момент Святослав Всеволодович де-факто занимал великокняжеский престол, правда, не ясно, получил ли он ярлык от хана. Иными словами, он имел право и возможность собирать общее воинство со всех земель Владимиро-Суздальского княжества. По всей видимости, государь Владимирский воспользовался этой своей прерогативой, что и дало возможность остановить литовскую экспансию, уже