Илья снова смотрел в окно, ждал, когда закипит чайник. На закате небо над домами стало зеленоватым, так всегда бывает ранней весной, когда сильные морозы уже позади. До тепла еще далеко, но пик холодов пройден, в природе произошел перелом, и солнце с каждым днем пригревает все сильнее. Дурак он, как есть дурак, и вел себя по-идиотски. Прав отец, и тут он прав. «Если увижу его когда-нибудь – скажу», – Илья уперся лбом в холодное стекло, смотрел на свое отражение. «Ты перебрал по косточкам свое прошлое, выволок на свет божий все скелеты и старательно очистил их от пыли. Ничего не нашел и теперь рвешь на себе волосы, не замечая главного. Дело не в тебе, а в Наталье, в ее прошлом, вернее, в вашем общем, и ваш враг тоже оттуда. А ты просто оказался рядом и получил рикошетом. Не там искал, не о том думал, не то делал – все не то, время упущено, придется возвращаться в исходное и все начинать сначала».

На плите засвистел чайник, Илья повернул кран конфорки и пошел в комнату, принес в кухню новенький ноутбук с модемом. По расписанию электричек стало понятно, что подъем завтра предстоит ранний – в город лучше приехать в утренних сумерках и возвращаться тоже по темноте. Это в Москве он пылинка в пустыне, а в городке за семьдесят километров от столицы его каждая собака в лицо знает, и новый паспорт не поможет. Риск велик, но другого выхода нет, он должен знать все о Наташкином прошлом, и есть только один человек, который может ему помочь. Осталось только уговорить его, убедить, заставить, выбить силой, купить – сейчас все средства годятся, все хороши.

За полтора месяца во дворе старой пятиэтажки ничего не изменилось, лишь сугробов поубавилось да мусора стало больше. Ржавый кузов «Жигулей» возвышался на своем исконном месте – напротив крайнего подъезда, где жила Наташа. Илья обогнул дом, нашел знакомые окна – их по-прежнему закрывают ветки клена. Что там месяц – здесь за двадцать лет ничего не изменилось, словно в прошлое вернулся. Да только не дураком семнадцатилетним, а самим собой, сегодняшним, чтобы предупредить Наташу, предостеречь ее об опасности, за шкирку оттащить на худой конец, если слова не помогут. Грохнула дверь подъезда, Илья бегом бросился обратно. По дороге перед домом навстречу топали два пацана – один лет десяти, второй постарше года на три-четыре. Тащатся нога за ногу и спят на ходу, но переругиваться не забывают. Тот, что постарше, храбро идет без шапки, несмотря на ветер и ледяную морось, не похожую ни на дождь, ни на снег.

– Коля! – от окрика мальчишки обернулись одновременно, Илья тоже поднял голову. На балконе третьего этажа стояла женщина в чем-то белом на плечах. Крикнула еще раз, размахнулась и швырнула что-то на газон перед домом. Тот, кого назвали Колей, поплелся обратно, подобрал повисшую на ветках кустов шапку и нахлобучил ее на голову. Мальчишки побрели дальше, Илья подошел к скелету «Жигулей» и снова задрал голову. Наташина мать дома, внуки ушли в школу, впереди полно времени. Это все хорошо, но одна ли она? Сможет ли он поговорить с женщиной наедине, вдумчиво поговорить, без спешки и суеты? И успеть смотаться до того, как в школе закончатся уроки, чтобы никому больше не попадаться на глаза.

Он постоял у подъезда, взбежал по ступенькам на третий этаж, потянулся к кнопке звонка, но отдернул руку. Прислушался к возне за дверью – непонятно, один человек в квартире или несколько. Орет вроде кто-то, потом вопли заглушает музыка – может, телевизор, а может, и нет, слов не разобрать. Илья решился, надавил пальцем на кнопку и сразу отпустил. Реакции не последовало, поэтому пришлось повторить еще дважды. Наконец, вопли и музыка стали тише, за дверью послышались шаги.

– Кто? – бдительная пенсионерка просто так даже средь бела дня дверь кому попало не откроет, пришлось выкручиваться на ходу.

– Из собеса, – соврал Илья. – Вам по пенсии перерасчет положен, я вам повестку принес.

Времени задуматься о связи между увеличением пенсии и повесткой в собес, который уже лет десять как переименовали в более благозвучное «пенсионное управление», не было. Причем не только у Ильи – при слове «перерасчет» дешевая металлическая дверь открылась мгновенно.

– А в какую сторону перерасчет? В бо́льшую или наоборот? – блеснула в щели между створкой и косяком металлическая оправа очков. Илья рванул дверь на себя, ввалился в квартиру и грохнул задвижкой. Мать Натальи – невысокая, полная, с короткими, выкрашенными в рыжий цвет волосами – сначала оторопела, потом попыталась заорать, но голос подвел. Женщина шарахнулась прочь по коридору, схватила с подзеркальной полки сумку и полезла в нее. За телефоном, ясное дело.

– Нет, нет, у меня ничего нет, – бормотала Наташкина мать. – Вот, последнее.

А сама ловко выхватила из сумки мобильник и кинулась в комнату, попыталась закрыться в ней. Илья бросился следом, вырвал у женщины телефон, отшвырнул его в кресло. Повернулся к пенсионерке, продолжая держать ее за руку, и проговорил негромко, глядя в расширенные от страха глаза за стеклами очков.

– Нина Ивановна, не бойтесь, я вам ничего не сделаю. Посмотрите на меня. Узнаете? – он не торопился называть себя, ждал, когда Наташина мать сама сообразит, кто перед ней. Но пауза затягивалась, женщина от пережитого шока не могла прийти в себя, всхлипывала и бестолково таращилась на «гостя». Время шло, ничего не происходило, Илья уже собрался повторить вопрос, когда женщина всхлипнула особенно громко и проговорила:

– Илья, надо же, сколько лет. А ведь ты… – и снова умолкла, снова страх в глазах, да еще и губы задрожали, а на лице появились красные пятна. Этого только не хватало, вдруг у нее приступ сердечный сейчас случится или что похуже? И что ему тогда делать прикажете? На опережение действовать, что ж еще. Илья встряхнул Нину Ивановну за плечи и заговорил – быстро, напористо, не давая ей вставить слово:

– Я знаю, что Наташку убили, я знаю, кто это сделал, я видел их. Они же подставили мою жену и меня. Мои дети в детдоме, моя жена в больнице – Ольга пыталась убить себя, к счастью, неудачно. Меня самого пытались убить несколько раз. Нина Ивановна, помогите мне, и я найду тех, кто убил Наташу. Пожалуйста.

Он отступил на шаг назад, не сводил с лица женщины глаз. Она осторожно присела на край кровати, сняла очки и сложила дужки. Потом снова надела, посмотрела на Илью снизу вверх.

– Я же ничего не знаю, – проговорила она. – Ничего. Мне просто позвонили из полиции, сказали, что Наташу нашли на… – слезы помешали ей договорить. Илья присел на корточки, взял руки женщины в свои и заговорил:

– Я знаю, я все знаю, я со свидетелями говорил. Ее сначала напоили в бараке, что недалеко от вокзала, зеленый такой, без крыши, а потом притащили на рельсы. Их видели в ту ночь, если понадобится, я снова разыщу этого свидетеля и заставлю его подтвердить свои слова в суде. Но до суда не дойдет, если вы мне не поможете.

– Чем? – Нина Ивановна подняла на Илью красные глаза. – Что тебе надо от меня? Что ты хочешь узнать?

– Все о Наталье, расскажите мне все, что произошло с ней после выпускного. Все, от первого до последнего дня, – при слове «последний» он стушевался, но заставил себя продолжать: – Важно все – любая деталь, мелочь, происшествие, даже то, что показалось вам тогда незначительным или глупым. Все, Нина Ивановна, я должен знать все. Или мне тоже конец. И Ольге, и Лизе с Мишкой.