местное правительство. Калашников, советник областной администрации Тобольска, находил, что ситуация определенно усугублялась удаленностью Иркутска, поскольку предполагалось, что центральные власти вряд ли обратят внимание на какие-либо нарушения, и на самом деле это случалось редко[366].

Тем не менее губернии, расположенные значительно ближе к Санкт-Петербургу, испытывали аналогичные проблемы, связанные с отношением местного дворянства к службе на выборных должностях. Новгородское губернское дворянство, например, по наблюдениям современника, не находило «ничего заманчивого для жизни» в губернской столице и поэтому, благодаря удобной близости к Санкт-Петербургу, предпочло жить там[367]. Еще одну наглядную иллюстрацию этой проблемы можно найти в отчаянном письме губернатора Тульской губернии Н. С. Тухачевского от 21 октября 1825 года своему дворянскому губернскому предводителю Д. А. Мансурову накануне выборов для заполнения должностей на следующее трехлетие. Он жалуется, что спустя почти полтора года по его вступлении в должность губернатора он продолжает «бороться с чрезвычайными трудностями по бездействию земских полиций: многие заседатели дворянские и исправники <…> не токмо не исполняют в точности своих должностей, но и весьма мало понимают оныя». Вследствие этого возникают задержки и недоимки в сборе налогов и рекрутов, в задержании преступников и в содержании дорог, состояние которых было источником многих жалоб от проезжающих через губернию.

Тухачевский признается, что все его попытки добиться большего усердия от таких чиновников, включая выговоры и штрафы, с треском провалились. Он объясняет это в основном плохим качеством тех «недостаточных людей», которые выдвигаются на выборах, отмечая, что более образованные дворяне уклоняются от выборных должностей. Поэтому он обращается к предводителю в свете предстоящих выборов за его поддержкой в убеждении «благородных и почтенных» дворян баллотировать на выборах людей во «благо дворян более нежели в мое собственное». В надежде на сотрудничество губернатор заключает предложением последовать примеру Рязанской области, предложив в качестве финансового стимула жалованье в 1200 рублей для исправников и 800 рублей для заседателей[368].

Еще один хорошо задокументированный пример двойственного отношения к службе — это случай С. П. Жихарева, известного писателя с хорошими связями. Пять лет он жил в деревне и в Москве, не занимая какого-либо поста, а затем из письма от 14 июля 1822 года А. Я. Булгакова своему брату выясняется, что Жихарев обращался к нему за советом по поводу предложения генерал-губернатора Москвы Д. В. Голицына о назначении его председателем уголовной палаты. Булгаков убеждал его воспользоваться этой возможностью, чтобы служить вместе с «таким прекрасным начальником». Но Жихарев отказался от этого предложения и вернулся на службу только в 1823 году, заняв пост губернского прокурора, потому что, как он писал А. И. Тургеневу, «жить в деревне наскучило, а жить в Москве без места как-то мне кажется неприличным. В карты играть не охотник, а Арзамас [литературное общество] рушился: сами посудите»[369]. Это говорит не столько о сильном чувстве долга служить, сколько об отсутствии лучшей альтернативы безделью.

Ощущение Жихарева, что бездельничать в Москве было бы «неприлично», находит отклик в типичной для XIX века точке зрения, что из‐за избирательных обязанностей, коллективно возложенных на провинциальное помещичье дворянство, по крайней мере до Великих реформ царствования Александра II, «всякий поместный дворянин, не состоящий на государственной службе, считал своим дворянским долгом в продолжении жизни до известного возраста, так или иначе, послужить отечеству или общественному делу, хотя бы на один выборный срок, и отказаться от избрания вообще, без неотклонимых причин, не было в обычае»[370].

Было бы рискованно считать, что все дворяне одинаково неохотно служили своим местным обществам. Яркий пример готовности сделать это показывает М. А. Леонтьев, из дворян Тульской губернии. В своих мемуарах он вспоминает, как сильно ему нравилась перспектива служить обществу в роли выборного инспектора полиции с 1815 года вместо того, чтобы продолжать жить в деревенском уединении. Более того, он рассматривал свое избрание как входной билет в ряды «лучших членов своего сословия, ибо при самом избрании я имел удовольствие слышать от многих умных и лучших дворян нашего уезда лестные их надежды на мое служение». Он наслаждался растущим уважением местной знати к его честности и прямолинейности, говоря о себе, что «совсем удален от всякого рода притеснений, взяток и других мерзостей». Он очень гордился тем, что никогда не использовал свою должность для получения выгоды от кого бы то ни было, рассматривая взяточничество, в частности, как «преступление гнусное». Как бы то ни было, он обнаружил, что прекрасно живет на свое жалованье и пользуется в округе все более громкой репутацией щедрого и доброжелательного хозяина. Для Леонтьева служба также означала возможность работать вместе с выдающимся предводителем, «умным, честным и кротким Иваном Ивановичем Бибиковым», которого он высоко ценил как образец для подражания[371].

Леонтьев не упоминает здесь о неравенстве статуса членов местных дворянских обществ, которое часто осложняло отношения между ними. В отношении возраста, собственности и звания для участия в дворянских собраниях граф Н. П. Румянцев, который был министром торговли с 1802 по 1811 год, указал в 1805 году на необходимость различать более бедное дворянство (мелкопоместное) и более богатое (крупнопоместное), потому что некоторые из первых считали равенство «уважительности» само собой разумеющимся, рано уходили со службы и уезжали в свои поместья. Это «позирование своих обедневших сверстников» вызывало сильное недовольство среди более обеспеченных, которые, как следствие, сами покидали провинции, тем самым лишая собрания их потенциальных услуг[372]. Корф замечает вдобавок, что выборная служба не предоставляла столь же возможностей продвигаться по карьерной лестнице, как государственная служба, что давало дворянам небольшой стимул участвовать в выборах или баллотироваться на выборные должности[373].

Таким образом, причины уклонения от избрания на выборные должности были связаны не столько с составом собраний, сколько с условиями службы в местных учреждениях, по сравнению с которыми служба в центральных учреждениях казалась гораздо более привлекательной. Как заметил Питер Уолдрон, амбициозные дворяне рассматривали местное самоуправление как тупик, и большинство дворян, которые хотели процветать и строить карьеру, знали, что для этого им нужно стать офицерами или получить место в каком-нибудь министерстве в Санкт-Петербурге[374]. Поскольку правительство Александра I было не в силах что-либо предпринять, кроме некоторых полумер, царь приказал заполнить вакансии чиновниками недворянского происхождения. Следовательно, снижение значимости и статуса выборной службы было по сути делом рук самого дворянства.

Как утверждает Дубровин, «в дворянских выборах выказались вполне отсутствие нравственных начал: своеволие, неуважение к личности, ложь, склонность к ябедничеству и продажность». Хотя формально существовала система поручительства за добросовестность кандидатов на выборах, в рамках которой каждый