Улуг-Хемском районе Тувы. В серии скифского периода (III–II вв. до н. э.) она нашла женский череп с перфорацией в левой части лобной кости. Возможно, операция производилась в лечебных целях, поскольку была сделана задолго до смерти. К серии скифского периода отнесены также останки подростка, на черепе которого имелось овальное отверстие, расположенное на венечном шве непосредственно справа от брегмы. Эта трепанация могла быть и посмертной, совершенной в ритуальных или даже трофических целях. Трепанации из могильника Аймырлыг отличаются от многочисленных черепных травм этого же периода, нанесенных, согласно реконструкции ирландской исследовательницы, боевыми топорами с округлым сечением ударной поверхности.

С. И. Руденко подробно описал обряд бальзамирования знатных людей, погребенных в Пазырыкских курганах Алтая. В частности, сообщалось, что череп мужчины из кургана № 5 был трепанирован в левой теменной кости.

В нашей первой публикации, посвященной центральноазиатским трепанациям, мы предположили, что именно сопоставление алтайских и минусинских находок дает ключ к пониманию смысла обряда посмертного трепанирования черепов. Алтайские материалы скифского времени, в том числе находки 1990-х гг. на плато Укок, свидетельствовали о стремлении носителей пазырыкской культуры сохранить внешний облик умершего. При таком бальзамировании мозг, внутренние органы и частично мышцы удалялись, сохранялась внешняя телесная оболочка (кожа). В погребальном ритуале поздних тагарцев несмотря на трепанацию, предпринятую явно для извлечения головного мозга, не наблюдается такого стремления сохранить мягкие ткани. Вспомним черепа с глазницами, специально наполненными красной пластической глиной. Возможно, логическим развитием этой разновидности обряда явилось распространение масок как компенсации умершему за «утрату лица».

В более подробной публикации, посвященной бальзамированию у пазырыкцев Укока, археологи показали, что различий между горноалтайскими и минусинскими обрядами было гораздо меньше, чем представлялось ранее. Так, степень сохранности разных участков тела женской мумии из кургана Ак-Алаха была неодинаковой. Кожа лица отсутствовала почти полностью, кроме области правого виска и верхней челюсти. Трепанационное отверстие диаметром 4–5 см было проделано в затылочной области.

Кроме того, имело место искусственное разрушение глазниц и носовой полости. По-видимому, у женщины были удалены оба глазных яблока, слизистая оболочка носа и околоносовых пазух. Лицо умершей было обмазано глиной с добавлением воска.

Об этом говорят мелкие комочки глинозема, воск и даже голубое стекло в глазницах. Таким образом, нет никаких оснований противопоставлять погребальный ритуал поздних тагарцев и соответствующие обряды «скифов» Укока, как это делали раньше.

Традиции двух народов очень близки, и в их основе лежат близкие религиозные представления.

Расширить ареал обряда посмертной трепанации в Центральной Азии позволяет также находка в местности Карабие Коунрадского района Карагандинской области в Казахстане (раскопки М. Кадырбаева, 1957 г.). На черепе мужчины, скончавшегося в 35–40 лет, имеются шесть трепанационных отверстий без признаков заживления, четыре из них соприкасаются краями. Диаметр повреждений сходен – от 7 до 7,5 мм. По-видимому, операция производилась высверливанием при помощи заостренного на конце инструмента.

Раскопки в Центральном Казахстане, проводившиеся в последние годы, подтверждают бытование этой традиции у кочевников раннего железного века. А. З. Бейсенов и Е. П. Китов описали подобные посмертные трепанации у мужчины из могильника Каракемер и у женщины из урочища Каспан Жетысу. Ученые обратили внимание на высокий социальный статус представителей сакских племен, трепанированных посмертно.

Активная работа новосибирских исследователей компенсировала недостаток сведений о распространении трепанаций в Западной Сибири. Факты искусственного повреждения черепов установлены при изучении черепов раннего железного века из могильников Быстровка 2 и 3.

Итак, по-видимому, можно говорить о том, что в раннем железном веке на территории Центральной Азии и Западной Сибири ритуальное вскрытие черепной коробки было чрезвычайно популярным. Изучение культур, ранее существовавших на этих территориях, долгое время не позволяло установить истоки этой традиции.

В 1973–1974 гг. петербургский археолог М. Н. Пшеницына исследовала могильник окуневской культуры эпохи бронзы Разлив X в Минусинской котловине. Ею были раскопаны восемь больших ящиков и три детских. В больших находились от двух до 12 скелетов взрослых и детей. Некоторые черепа были посмертно трепанированы, причем строго избирательно – в области затылка.

Стоит отметить, что прямая аналогия такому расположению посмертных отверстий имеется лишь в таштыкских захоронениях рубежа нашей эры. Окуневскую и таштыкскую традиции трепанирования разделяют по меньшей мере полторы тысячи лет, но факт распространения столь близких приемов обращения с телами умерших на одной территории, безусловно, примечателен.

Трудно сказать, где «прятались» так долго хранители древнего ритуала, передали ли они его таштыкцам или обряд возродился независимо. Но археологи отмечают «возвращение» к таштыкцам и окуневского геометрического орнамента, и некоторых других черт материальной культуры.

В 1972 г. в Аскизском районе Республики Хакасия, в 100 км юго-западнее города Абакан, отрядом Хакасской археологической экспедиции МГУ под руководством Е. Е. Филипповой был раскопан могильник «классических карасукцев» конца II тыс. до н. э. у горы Хара Хая. В ящике № 17 в северо-западном углу могильника ученые обнаружили скопление костей человека и череп, поставленный на основание.

Череп принадлежал женщине 25–30 лет (Рис. 51). На левой теменной кости имелись последствия неоднократных преднамеренных разрушений, образовавших обширное сквозное повреждение (77 мм в передне-заднем направлении, 73 мм – в задней, самой широкой части). По нашим наблюдениям, они являются результатом нескольких последовательных трепанаций. Молодая женщина перенесла пять операций, причем образовавшиеся отверстия накладывались друг на друга. Края отверстий имеют признаки костной перестройки, то есть до смерти прошло не менее трех месяцев. Слой губчатой ткани не виден в задних частях повреждения и заметен в переднем отделе. Это означает, что операции были разделены во времени. Кроме того, разные участки свода обладают неодинаковыми способностями к восстановлению. Первоначально вмешательство затрагивало затылочно-теменную область, затем оно распространилось на верхнюю часть головы. На сроки образования костной мозоли мог воздействовать и воспалительный процесс, следы которого окаймляют края повреждения.

Рис. 51. Трепанированный при жизни череп карасукской женщины из могильника Хара-Хая.

Распространение прижизненных трепанаций среди населения карасукской культуры подтвердилось несколько лет назад. С. М. Слепченко вместе с коллегами описал трепанацию черепа у мужчины 30–40 лет из могильника Нефтепровод. Операция затронула левую теменную кость и сопровождалась как признаками костного заживления, так и воспалительной реакцией. «Пациент выжил и позже умер по причинам, которые, возможно, никогда не будут установлены».

Т. А. Чикишева, А. Л. Кривошапкин и соавторы изучили еще одну сибирскую трепанацию эпохи поздней бронзы (1000–700 гг. до н. э.) – она обнаружена на черепе мужчины примерно 35 лет при раскопках в Красноярско-Канской лесостепи. Современные методы трасологического и радиологического анализов установили, что операция проводилась для лечения остеомиелита после травмы. После этого пациент прожил долгие годы.

Мы приводим случаи прижизненного трепанирования в этой главе, чтобы показать: посмертным ритуалам раннего железного века в Центральной Азии и Сибири, связанным с вскрытием черепной коробки, предшествовала традиция прижизненного трепанирования в бронзовую эпоху.

Уже упоминалось: в первой половине III тысячелетия до н. э.