Стефани и Зомби изобразили барабанную дробь на столешнице:

– Да!

Потом Стефани пристально посмотрела на меня:

– Она, похоже, думает, что мы шутим.

К изучению моего лица подключилась Конский Хвостик:

– Скорее, что мы врем.

Зомби снова толкнула Перри в бок:

– Разве мы врем, Одуван?

Перри поглядел на меня. Затем кивнул:

– Да, они врут.

– Я тоже часто вру, – вступила в разговор Пуся, но ее признание потонуло в хохоте и звуках игривых тумаков, посыпавшихся на парня от всех троих девиц.

– Что касается Перри Деллоплейна, то только один факт из его биографии является чистой ложью, – заметила Стефани.

Я заглотнула наживку:

– А именно?

– Он никогда не был в лагере для лиц, подлежащих исправлению. Он был в лагере… – Она с торжеством оглядела окружающих, взмахнула в воздухе руками, как дирижер, а девушки, словно подчиняясь ее команде, хором выпалили: «ДЛЯ ДЕВИЦ, ПОДЛЕЖАЩИХ ИСПРАВЛЕНИЮ!» – засмеялись и захлопали в ладоши.

Тут Пусе окончательно надоело, что ее игнорируют, и она воспользовалась поводом, чтобы встрять и показать себя. Забравшись на стол, девочка встала прямо на пустое алюминиевое блюдо из-под пиццы, откуда заявила всем и каждому:

– А у меня есть попа для испражнений! – Она задрала свою «тогу» и начала вилять пятой точкой взад-вперед, так что перед нашими лицами заплясала дюжина крошечных серых Слонят Бабаров. Зал пиццерии огласился радостным свистом и улюлюканьем.

Я встала.

– Ну, ладно. Пожалуй, хватит, – и сняла Пусю со стола. Та запротестовала. Девушки тоже.

– Тебе пора спать, – сказала я. – Пошли домой, а то твои родители меня убьют. – И под аплодисменты публики на руках понесла Пусю к двери, откуда, перевесившись через мое плечо, она успела в последний раз взвизгнуть: «Я победила!»

По дороге на Бридж-стрит нам попалась прачечная самообслуживания. Внутри сидела какая-то женщина и читала журнал. Перед ней бешено крутились два стиральных барабана. За их пластиковыми «иллюминаторами» ее белье кувыркалось… и кувыркалось… по кругу…

Совсем как я.

25 августа

Пересмешник меня не бросает. И гарема у него нет. Ему ничего от меня не надо, он ничего не требует. Он только отдает, дарит – дарит свою песню. Вот так слушаешь его целый день и начинаешь чувствовать: пересмешный – твой второй язык. Я записала, что он пел сегодня после полудня, в переводе с пересмешного на английский дословно:

«Ха-ха! Хо-хо! Хе-хе! Послушайте, что скажу. Бип! Бип! Люблю напевать, люблю напевать! Ба-ба-ба-ба-бу! Барри Манилоу[32], покажи свою силу! Хей-хей! Все собрались, иди скорей. Ха-ха-хо-хи-я! Ну разве не душка я? Га-га! Где наша ватага, ну где же ватага? Хны-хны! Да кому они нужны? Бабабабабо-бабабабаба! Я слышал птицу-кошку! Вот слушай: мяу-мяу! Я заткнул их за пояс, да? Карнеги-холл по мне плачет, от зависти плачет. А вот, драмы и горспода, как поет птица-корова: Му-у-м-му-у! Спасибо-спасибо. Сидите, не вставайте, так хлопайте. Ну разве не душка я? Хути-хути-хут…»

29 августа

Первый день школьных занятий. Мне пришлось уйти с должности садового парикмахера. А Пуся пошла в первый класс. Искренне надеюсь, что ее учительница успела хорошо отдохнуть за лето.

Дети, которые ходят в обычную муниципальную школу, учатся по полдня. Со мной, на домашнем обучении – другая история. Мама ни в какие «полдня» не верит и не одобряет их. «Либо ты используешь день целиком, либо он потерян, – говорит она. – Неужели образование – такая страшная штука, что получать его надо урывками? Неужели никого не волнует, что у него отнимается половина полезного времени?»

Наверное, отсюда и тема моего первого поэтического задания в новом учебном году.

Мама от этих строк пришла в восторг. Прицепила листок с ними на холодильник. Потом сказала:

– Подожди, – и вышла. Вернулась с наручными часами и молотком. Мы вышли во двор. – Хочешь это сделать? – спросила мама.

– Да, – ответила я.

Я положила часы на нижнюю ступеньку крыльца и ударила по ним молотком. Стекло треснуло – но не более того.

– Смотри, как надо. – Мама взяла у меня инструмент. Размахнулась им на манер Пола Баньяна[33]. Молоток со звоном опустился. Часы разлетелись на кусочки. Минуты разлетелись во все стороны, как мухи.

Со своими часиками я сделала то же. Мы смели осколки на садовый совок и закопали их. Потом поснимали в доме все настенные циферблаты и выкинули в мусорное ведро.

– Но ведь Календарный холм мне разрушать не нужно, верно? – спросила я.

– Нет, – сказала мама. – Он показывает истинное время.

30 августа