– Петя, подожди, – шепотом произнесла она и осмотрелась.

– Что такое? – забеспокоился Петушок, подозревая, что училка его все же засекла.

– Держи. – Она сунула ему картонную карточку. – Это ответы, которые ты перепишешь своей рукой и сдашь мне после контрольной. Понял? Ты же не хочешь огорчить родителей и получить плохую оценку по географии?

– Понял. – Генеральский сынок сунул картонку в рюкзак.

– Ну все, догоняй своих. На физкультуру опоздаешь.

– У меня освобождение от физкультуры, – пробурчал Петушок, выходя в коридор. – Тоже мне, сама на листок переписать не могла, – добавил он, уже оказавшись за дверью.

Никакого освобождения от физкультуры у Петушка, конечно же, не было. Но с учителем физкультуры все уже было договорено, оценки за четверть и за год были гарантированы.

Вместо спортзала Кулешов-младший отправился в гимназическую библиотеку. Школьный книгохранитель удивленно посмотрела на мальчика, впервые пришедшего сюда. Тем не менее она прекрасно знала, кто он такой и как его зовут. Директор требовал от всех учителей и даже от технических сотрудников знать детей влиятельных родителей в лицо. Местом своим он дорожил и не хотел лишних неприятностей. Чем выше стояли родители во властной структуре, тем наглее вели себя их отпрыски с педагогами. А уж техничек со шваброй они вообще в грош не ставили.

– Здравствуй, мальчик, – расплылась библиотекарша в улыбке. – Книжку решил почитать? Я тебе помогу найти.

– Мне не книжка нужна. – Петушок даже не глянул на стеллажи с литературой, а сразу направился к столам с компьютерами. – Мы настенную газету готовим. Мне нужно фотоснимки распечатать. У вас бумага хорошая? Глянцевая? – Кулешов-младший придирчиво перебирал листы, заправленные в лазерный принтер.

– Я тебе сейчас дам хорошую. – Женщина вытащила из тумбочки стола с десяток листов матово поблескивающей бумаги формата А4.

Генеральский отпрыск недовольно поморщился.

– А побольше у вас нет? Ну, вот таких. – И он развел руки, показывая, что ему нужен вдвое больше формат.

Пришлось библиотекарше лезть в загашник и расстаться с последними листами большего формата.

– Тебе помочь, мальчик?

– Я сам умею. Не надо. Принтер у вас хороший? Полос не оставляет?

Библиотекарша почувствовала, что Кулешов-младший не хочет, чтобы она видела, как он печатает снимки в настенную газету. И потому тут же принялась готовить себе кофе.

Петушок воровато огляделся, подсоединил флешку, вывел на экран непристойные снимки. Выбрав из них самый эффектный и убийственный, он озаглавил его, набрав короткий текст самыми большими буквами, которые позволял формат бумаги: «СИСЬКИ И ПИСЬКИ МИРКИ ХАСАНОВОЙ». Загудел, прогреваясь, лазерный принтер. Механизм подачи плавно втянул лист бумаги. Петушок пугливо оглянулся на библиотекаршу и закрыл от нее печатное устройство полами расстегнутого пиджачка. Свернув три распечатанных экземпляра в трубочку, Петушок выдернул флешку и выключил компьютер.

– Спасибо вам большое, – с притворной вежливостью поблагодарил он библиотекаршу.

– Не стоит, мальчик. Надо будет еще что-нибудь распечатать – ты приходи. Я специально для тебя большой формат бумаги у завхоза попрошу. Пусть пачка про запас лежит.

– Обязательно зайду, – пообещал юный развратник.

* * *

Уже смеркалось. Цикады во всю стрекотали в густой траве. Серый обтекаемый внедорожник Хасана был надежно замаскирован в лесопосадке. Ехать дальше опытный бандюган не решился. Он вместе с Лариным лежал на пригорке. Мужчины передавали друг другу бинокль, рассматривая в него неприметный дом, стоявший на отшибе от станицы.

– Не ошибся Жадоба, – произнес Хасан. – Тут наш коммерс и решил на дно залечь. И бабки при нем. Вот как стемнеет, мы им и займемся. А пока светло еще, стремно соваться – спалимся.

Андрей приложил к глазам бинокль. Покачивались занавески в открытом окне.

– Не высовывается. Боится. И правильно делает, – произнес Ларин. – И как он отсюда уйти собирается?

– Я уже все разнюхал. Квадроцикл у него в сарайчике, он его три недели тому назад прикупил. Я только сегодня днем пробил. Так что один рвать вздумал. Собрался пару деньков тут перекантоваться, а потом ночью с выключенными фарами темными тропинками и рванет вместе с баблом. Никакие ментовские посты его не остановят. Хитрый фраер.

Андрей рассматривал дом и лихорадочно прикидывал, что он может предпринять в сложившейся ситуации. Жадоба поставил задачу конкретно и жестко: коммерса убить, бабки забрать, труп завезти на мусоросжигательный завод и уничтожить так, чтобы никаких следов не осталось. Расчет главаря банды был прост и примитивен. Пусть Кулешов думает, что Попов удрал вместе с деньгами. Пусть ищет беглеца. Нет трупа – нет и убийства. А бабками с генералом можно и не делиться. Пол-лимона евриков – сумма солидная. Гонорар исполнителям, Хасану с Сивым, Жадоба пообещал щедрый для его скупости – по десять тысяч на рыло каждому. Так и сказал – быстрые и хорошие бабки. По большому счету, и возразить нечего. Конечно, если исходить из логики настоящего Сивого, а не Андрея Ларина. Ему-то совсем не улыбалась роль безжалостного убийцы ни в чем не виноватого коммерса. Вот и щелкал у Андрея мозг в поисках выхода из ситуации.

Хасана в напарники Ларин выбрал себе неслучайно. В этом кавказском горце сочетались одновременно и жестокость, и справедливость. Можно было рискнуть.

– Жадоба мне выбрать предложил, – проговорил Ларин, опуская бинокль, – мол, с кем на дело пойду. Я тебя назвал.

Хасан вздохнул:

– А что теперь сделаешь? Мокруха на нас повиснет. Ты-то здесь месяц-второй покрутишься и свалишь, а мне тут жить… Когда-нибудь да всплывет. Одно дело – кафешку дымом по ветру пустить, другое – коммерса завалить. Не нравится мне то, что Жадоба задумал.

– Слушай, Хасан, и мне не нравится.

– Но мы уже подписались. Назад дороги у нас нет, – напомнил кавказец.

– У меня на совести всякого хватает, – прищурился Андрей. – Вроде бы одним больше, другим меньше… Но не зря мне сегодня всякая дрянь снилась. Не к добру это.

Хасан, как всякий малообразованный тип, тут же заинтересовался мистикой:

– А что снилось, Сивый?

– Отец мой покойный приснился. Будто стою я на берегу озера, и пес, огромный, черный, из тумана на меня выбегает – лег у ног, смотрит. Ничего понять не могу. И тут из тумана отец мой выходит – такой, каким я его еще пацаненком запомнил, когда последний раз перед смертью в больнице видел. Капельницу на штативе рядом с собой катит, как в больничке было, только лежал он тогда на койке. А теперь стоит, и в чистой белой рубашке. Его в такой в гроб положили.

– И что? – Кавказец вертел в руках бинокль.

– А ничего. Просто посмотрел он мне в глаза, пальцем погрозил, и снова в туман вместе с капельницей. И пес за ним побежал. Я стою, зову батю, а в ответ тишина, только туман клочьями накрывает.