— Привези мне Сиротку. И вечером будь готов доставить его на вокзал, он домой уезжает.

— Навсегда отсылаешь? — усмехнулся водитель.

— А что, жалко?

— Мне — нет. Ни к черту был помощничек. Извини, конечно, он твой брат…

— Это тебе не шарик под наперстком прятать, тут все без обмана, согласен?

Крупный парень в модном малиновом пиджаке уже который раз тщательно осмотрел игральные кости, чуть ли не на зуб их попробовал и согласился:

— Вроде без дураков.

— Тогда бросай!

— Не. — Он погладил короткий чубчик и обиженно надул щеки. — Мне уже ставить нечего. Ты у меня и кошелек прибрал, и часы.

Лукаш махнул рукой:

— А, ладно! Я не жадный. Забирай часики, они золотые, мне бы самому их жалко было. И играем без интереса, просто так. Но поскольку на ноль играть нельзя, я копейку ставлю. Идет?

Малиновый пиджак теперь недоверчиво почесал в бритом затылке:

— Чую, опять обмануть хочешь.

Лукаш засмеялся:

— Какой обман? Я начинаю. Смотри.

Три кости выдали восемь очков.

Его соперник долго тряс кости на ладони, потом бросил их, на миг закрыв глаза и перекрестившись. Это помогло: выпало две четверки и пятерка. Лукаш крякнул от обиды:

— Невезучий я сегодня. А ну, еще по разу.

Вышло даже хуже: семь очков. Малиновый пиджак выбросил почти максимум: шестнадцать.

— Вот видишь, — сказал Лукаш. — Начни играть мы на интерес, вернул бы ты свои деньги. Не фартовый я сегодня. Мне только по четвергам везет.

Он забрал кости, собрался было уходить, но парень придержал его за локоть:

— Стой! Бросим: часы на кошелек.

— Нет, Федя, — отказался Лукаш. — Раз не везет, значит, не везет. Ты меня разденешь сегодня.

— Один раз! — с жалобной ноткой попросил тот, кого он назвал Федей. — Слово: один раз — и все! Сначала бросаем, кто первый начнет.

Выпало начинать Феде. Он бросил — тринадцать. Не такая уж и плохая цифра при этой игре.

— Ты смотри, — сказал Лукаш. — А у меня случайно невезуха закончилась. Четырнадцать у меня.

Федя оскалился в нервной улыбке:

— Дуру не гони, бросай давай.

Лукаш бросил. Шестерка и две четверки.

Малиновый пиджак так утробно застонал, что Лукаш поежился и быстро сказал:

— Часы можешь опять оставить себе.

— Да мне не так их жалко, как… Не пойму, как у тебя это получается!

— Посиди с моё — зона не тому научит. И потом, если игра твоим хлебом становится…

— А это что, прибыльное дело?

Лукаш загадочно пожал плечами и в свою очередь спросил сам:

— А как думаешь, за какие бабки я в городе квартиру снял? Сигары покупаю? Тебя коньяком угощаю? Если плотно недели две поработаю — машину могу купить. Только мне она не нужна, терпеть не могу баранку.

Федя заворочал широкой шеей — видно, той стало тесно в вороте рубахи.

— Брешешь. Если б тебе так хорошо жилось, разве бы ты уехал из дому?

Лукаш зажонглировал костями, это у него получалось тоже ловко, и ответил:

— Я ведь из деревни, Федя. С кем прикажешь мне там играть, с коровами? Или с бабами на стакан семечек? Нет, Федя, я тут развернусь. Найду себе надежных хлопчиков, человек пять-шесть в зазывалы и охранники, старого своего дружка Шанса приглашу…

Федя ухмыльнулся:

— С его мордой лучше на люди не показываться.

— А чего? Морда как морда.

— Ты, видать, давно его видел.

— Дня четыре назад.

— После этого его отделали. Сам Брут разбирался, кто и за что. Вроде из-за бабы. Девку какую-то снял, а наутро ее хахали пришли и засветили один раз под глаз, а другой — в грудь. И морда синяя, и ребра. Не, он тебе не скоро помощником станет.

— Ладно, найду других. В день по полтыщи платить буду. Никого не порекомендуешь?

— Сколько? — Толстяк опять погладил чубчик.

— Полтыщи. На первое время. Потом, когда раскручусь, и больше дам. Для тебя это, наверное, не деньги…

Федя скривился:

— Думаешь, в золоте купаюсь? Шеф вообще месяцами не платит, крутимся кто как. Все обещает, что скоро куш сорвет, и тогда заживем. А пока у нас почти что по нулям, честно признаюсь.

— Ну так чего ж? Давай подучу, что делать надо, бери еще корешей, в четверг поедем или к рынку, или к вокзалу. Вся выручка — поровну.

— А почему именно в четверг?

— Говорю ж тебе: по четвергам я фартовый…

Мент, по-прежнему не желавший встречаться, в разговорах по телефону был словоохотливым. Бильбао попросил его рассказать, чем занимается Пугачев, на что живет, и вот выслушивает подробный ответ.

— Я не знаю, насколько это все вам пригодится, но вот некоторые ниточки…

Мент есть мент, он знает, на чем делать акценты.

Итак, Пугачев держит рынок, на котором продают товары «челноки». Нет, по документам он вроде как муниципальный, но хозяин на нем — Пугачев. Другими словами, руководители города именно через него имеют куш от торгашей. Он их кормит, и потому его никто не трогает.

А еще в город два года назад приехал некто Вагиз, азербайджанец. Вагиз сдружился с Пугачевым и предложил тому пристроить его нефть. У самого Вагиза такая биография, что даже за деньги напрямую никто его вопросы решать не отважится. К тому же в Карабахе война идет, и контакты с азербайджанцем могут попасть в разряд политических.

В общем, Вагиз обратился к Пугачеву, тот пообещал помочь, взял у кавказца кругленькую сумму в счет платы за операцию по нефти. Но Борг отказался с ним сотрудничать. И Солодовых отказывается. На это есть весомые причины, и не по телефону их объяснять…

— Наверное, вам будет интереснее другое. У Вагиза есть любовница, которую подсунул ему Пугачев. Любовница сосет с кавказца денежки и подарки, а Пугачев прибирает их к своим рукам. Как и саму девку. Пугачев вообще самец завидный. Он и старшую сестру ее трахает.

— Как фамилия сестер?

— Да это не обязательно… Впрочем, если надо… Кострюковы. Старшая — Зина, киоскерша в «Союзпечати», младшая — Виолетта, нигде не работает, если не считать работой торговлю неплохим телом. Эту Виолетту Пугачев затащил в кровать, когда ей пятнадцать только исполнилось, мы тогда чуть дело не открыли, но он откупился от ее мамаши. Вагиз — человек горячий и брезгливый, и если узнает об этом… В общем, я не знаю, что будет, но что-то быть должно.

— А как можно доказать, что Пугачев держит любовницу Вагиза в наложницах?