– Нет, Глебушка, ты как хочешь, а я не верю ни в какую революцию, – резюмировала Дарья Львовна, – пошумят и успокоятся.

– Дашенька, здесь нет ни тебя, ни меня. Мы вместе, мы семья. Это не дискуссия на водах, речь идет о жизни и смерти.

Жока с замиранием слушал, боясь нечаянным словом испортить, помять, повредить неожиданную сговорчивость князя.

– И куда ж нам бежать? – с иронией спросила Дарья Львовна. – Из собственного дома, без капиталов, без бумаг.

– Управляющий вышлет что сможет, – рассеянно обронил Глеб Веньяминыч. – А вообще когда речь заходит о жизни, то о капиталах думать неуместно. И знаешь ли… – Тут он зло и требовательно посмотрел на Евгения, в упор, так смотрят перед тем, как вызвать на дуэль. – Я все‐таки на стороне нашего друга Эжена, он неспроста горячится.

– Это все напоминает дурной сон. Не могли бы мы продолжить диспут завтра? – Княгиня сделала тактический ход: отложить до утра, а там и накал страстей замылится бытовыми хлопотами.

– Нет, Дарья Львовна, – почувствовав поддержку главы семейства, Жока совсем распоясался и влез в разговор, когда его вовсе не спрашивали, – счет идет на часы. Вы ведь можете переждать недельку в Петропавловске? Что вам терять? Если никаких кровопролитий не будет, спокойно вернетесь домой, скажете, что по модным магазинам ездили. А если начнутся лихие дела, сами увидите, что я не ошибся.

– Нет, дружок, так не получится. Как только автомобиль выедет за пределы Новоникольского, нас сочтут за беглецов, и через недельку здесь всем комиссары будут распоряжаться, – не согласился князь.

– Тогда тем более нет смысла уезжать, – обрадовалась его супруга.

– А кто им помешает распоряжаться здесь, выдворив вас насильно? Коли уж сами видите, что у комиссаров капитально руки чешутся похозяйничать в имении.

Евгений не собирался сдаваться. Он уже лихорадочно строил новый план: если не удастся уговорить княжескую чету, то надобно похитить Полину, спрятать у себя, переждать. Угрюмая решимость читалась в светлых глазах, и ей больше, чем словам, поверил высокородный собеседник.

– Значит, так тому и быть. Мы собираемся. Вели заложить лошадей и иди собирать вещи. До зари тронемся, по темному времени.

Князь с княгиней еще какое‐то время попрепирались, пока разобиженная супруга не покинула кабинет, не желая тратить драгоценное время на ненужные разговоры. Ей еще надлежало заняться упаковкой ценностей, нарядов и дорогих сердцу вещичек.

Жока побежал домой, где сидела во тьме, без единой свечечки осунувшаяся Глафира.

– Ну что, предупредил? – с порога кинулась к нему, обнимая, ощупывая и тыкаясь в темноте нервными губами куда‐то в подбородок, в шею, в мокрую тужурку.

– Да, мама, все в порядке. А откуда вы знаете, что я к Шаховским бегал?

– А то ж я дура по‐твоему. – Глафира вздохнула, прошла на кухню и разожгла керосинку, пошурудила угли в печи, и совсем другим, обычным тоном произнесла: – Я сейчас вечерять накрою, перекуси малость.

– Мам, я их провожу, – гулко, глядя под ноги, сказал Евгений, – хотя бы до города. Вы мне соберите в дорогу чего поесть и вещей. И… и не смей слезы лить.

Глава 8

Жока, а по паспорту гражданин Российской империи Евгений Федорович Смирнов, с рождения мечтал о дальней дороге. Чтобы спать под открытым небом, слушать шелест совиных крыльев в темноте, ворошить угли в костре под нехитрые истории прокопченных караванщиков. Чтобы в ушах пели песни удалые ветра, а верный скакун уносил от опасности. Он мечтал пройти с отцом старинным караванным путем вместе с верблюдами и лошадьми, угощая их в дороге припасенным сухариком.

– Куда тебя тянет кровь‐то, неуемный Сяо Ши, – смеялся отец, с рождения называвший сына китайским именем, – по России замечательно ходят железные поезда, можно с комфортом доехать. Скоро и в степи дорогу построят, просто подожди.

Но сказочная Бухара как‐то не вставала в один ряд с пыхтящей железной дорогой. К ней нужно подходить верблюжьим караваном, обмотав животным ноги толстой кожей, накрутив на голове затейливую куфию, чтобы закрывала пол-лица, оставляя снаружи только глаза. Отец рассказывал, что в Бухаре восемьсот мечетей и среди них нет двух одинаковых, а главные размером с петропавловский базар и целиком покрыты драгоценной мозаикой.

Представлялось с трудом, но не верить родителю оснований не было.

И обязательно надлежало попасть в Китай: сначала к родичам, в многоголосую Кульджу – бывшую столицу Чагатая, сына великого Чингисхана. Говорят, там в старину кипел рынок аж из ста тысяч торговцев. Невозможно, чтобы все до песчинки развеялось по ветру, наверняка что‐то осталось, все‐таки военная столица цинского Синьцзяня. Отец обещал Жоке непременно посетить Китай, говорил, мол, наберем товара и пойдем попроведать очаг предков, посмотришь, откуда мы родом, познакомишься с теткой и кузенами. Сначала не заладилось с китайской стороны: революция, грызня. Следом началась большая война. В письмеце, доставленном услужливым почтальоном, сообщалось, что деда с бабкой не стало, не довелось Евгешке с ними познакомиться. Жаль. А теперь отец ушел один с караваном, как в старые добрые времена, а единственного сына не взял.

По ночам, глядя в пустоту окна, Жока слышал зов большой дороги, щедро обсыпанной по обочинам костями невезучих путешественников, эти кости прорастали маками или колючкой, в зависимости от того, каким был человек на земле. Он с детской наивностью верил в тайные маячки спрятанных сокровищ, о которых знали только степной ветер да престарелый верблюд, и сердился на свою судьбу, что не вылупила из яйца пораньше, когда железные дороги еще не охватили калеными обручами леса и пустыни, не сжали в удушающих объятиях глиняные своды караван-сараев с ароматом саксаула в открытых печах, с запахом мокрой слежавшейся кошмы и мягким перестуком верблюжьих копыт.

Предстоящая дорога до Петропавловска не являлась той самой мечтой о настоящем странствии. Он уже не раз наведывался то с отцом, то с дядькой в уездный город, бродил по рынкам, закупал товары для лавки. Даже сбежал туда однажды с сельской пацанвой, надеясь поступить на военную службу. Не добежали, конечно. За двадцать верст от Новоникольского поймали их, отодрали за уши и вернули домой. Но в этот раз все же впереди лежал настоящий судьбоносный путь, а не рядовая поездка по бытовой нужде. Потому что от ее успеха зависела судьба самого дорогого в мире существа.

Задолго до рассвета погасло опахало пышного фонаря перед крыльцом Шаховских. В темноте, как воры или шальные люди, хозяева усадьбы выносили сундуки и котомки, узлы, шляпные коробки и корзины со снедью, припасенной в дорогу. Провожали их только старая Матрена