чем не нуждавшийся Федор, на него не могла надышаться Глафира, его привечали в княжеском особняке. Да и других женихов для Полины поблизости не много водилось. И главное – у него имелось в запасе время, чтобы проявить себя: поступить на службу в Омске, уехать посланником в азиатскую провинцию, разбогатеть, открыв большую лавку рядом с отцовской. Еще верных три-пять лет можно было не задумываться о женитьбе, а там и фортуна подкинула бы шматок удачи. Вот он и размечтался. В большом городе будет все по‐другому. Шаховские – русская знать, для них открыты все двери. А Евгений – в лучшем случае беднота чернорабочая. Не пара княжне. Но отказываться от Полины нельзя. Значит, надо совершить подвиг.

– Я что‐нибудь капитальное придумаю, – пробормотал он и вышел из купе.

Для Полины не существовало варианта прихватить с собой жениха как очередную котомку. Ее влюбленность не должна перекраивать жизнь и планы родителей, в конце концов она уже взрослая. Но отказываться от Евгения – это выше ее сил. Что делать?

К вечеру наконец подъехали к Челябинску. Этот важный узел, по которому перевозилось продовольствие в центральные районы России, однажды уже находился под угрозой белогвардейского захвата. Прошлой зимой Александр Дутов отправил к Челябинску подъесаула Титова, и тот легко захватил город перед Рождеством. Белые отступили, но красные после того случая держали ухо востро. Челябинск по‐военному гремел оружием, по перрону ходили часовые, редкие испуганные гражданские терялись в однообразном месиве шинелей. Но и белочехов здесь собралось немало. Казалось, что война не закончилась, снова шла мобилизация, только линия фронта опасно сместилась в глубь страны.

– За что бедной России такое наказание? – глухим голосом спрашивал Глеб Веньяминыч, разглядывая через окно движущийся частокол винтовок.

– Никто не знает, чем это все закончится, Глебушка, – откликалась княгиня. – Дай бог, вернемся через годик-другой и заживем в родном доме.

– Нет, это так просто не закончится. Это все, – он обвел рукой кипящий перрон, – это как река в половодье – весь мусор вынесет на поверхность, попортит поля, заболотит луга. Мы не скоро вернемся к нормальной жизни. За одним лозунгом десять скрытых подтекстов. Ты, Дашенька, просто не видишь их. Проигранная война стала трамплином. Государь император выбрал слабую, опасную тактику. Так нельзя воевать. К войне надо приступать как к жатве, основательно подготовившись. В сущности, что есть война? Та же работа, только вместо плугов пулеметы. Мы же не кидаемся сеять, когда лошади больны, когда земля еще не согрелась, а бороны не чинены? Вот и воевать надо с умом, а не так! – Он в отчаянии махнул рукой.

– Тише, Глеб, дверь открыта, – предупредительно шепнула Дарья Львовна, но было уже поздно.

– А я вот не согласен с вами, господин… Позвольте, как вас? – В дверях стоял невысокий румяный священник в чистенькой, словно только что наутюженной рясе.

– Шахов, – помедлив, ответил князь.

– Иннокентий Петрович Сватьев, настоятель Подколыменского прихода. Честь имею. Еду до Сыростана. Там проведаю Крестовоздвиженский храм и далее на лошадках.

– Глеб Веньяминыч, рад знакомству. Супруга моя – Дарья Львовна.

– А я вот жду самых качественных перемен в отличие от вас. Согласен с комиссарами, ошибки в управлении державой наблюдались. И колоссальные, хочу я вам заметить. Но, однако, надобно потрудиться, чтобы все это… – Сватьев качающейся рукой обвел перрон, – чтобы все это привело к добру. И Бог нам поможет.

Шаховские перекрестились вслед за Иннокентием Петровичем.

– Я вот из Челябинска возвращаюсь, – продолжал словоохотливый гость. – Духовенство надеется на серьезные перемены. Нас Оренбург совсем оттеснил, ведет свою политику, не задумываясь о том, как и чем живут маленькие приходы. Вот теперь желаем создать самостоятельную Челябинскую епархию. Готовимся.

– Замечательно, – поддержала его Дарья Львовна, заметив, что Сватьев несказанно гордится своей миссией, – а красная власть поддерживает ваше начинание?

– А почему нет? Мы от старого клира отделиться хотим, это же по‐новому, по‐народному.

– Разве Церковь поддерживает большевиков? – удивилась княгиня.

– При чем здесь большевики, Дарья Львовна? Народ без Церкви не может, а русский народ тем более. Нам рано или поздно придется находить общий язык. И пусть это наречие станет понятным для простых людей.

Шаховский силился понять и не мог, что же проповедует сей большевистский священник, но на всякий случай кивал. А Сватьев, довольный тем, что нашлись слушатели, заливался соловьем касательно реформ, которые новая власть учинит вместе с новой епархией:

– Теперь каждый сам себе хозяин, и наши попы не хуже́е оренбургских. С чего нам их назначенцев привечать? У нас и свои, местные, семинаристы имеются.

– Постойте, это с каких же пор в Челябинске духовную семинарию открыли? Что‐то я не слыхал о таком, – рассеянно спросил князь.

– Не открыли, так откроем. И выпестуем. И станем духовным оплотом всея Сибири. До самого Екатеринбурга.

– Прекрасный замысел, – похвалил Шаховский, хотя так и не смог уразуметь, чем челябинские попы лучше оренбургских. – А Богу‐то не все едино?

Сватьев крякнул и надолго замолчал.

Еще несколько раз пробегали сквозь вагоны потные гимнастерки, гремели винтовки, цепляясь за медные поручни. Наконец состав тронулся, Шаховские облегченно вздохнули. Назавтра ждали в окнах Уфу, но загадывать боялись.

Утро застало путешественников в чистом поле. Тихо. Неподалеку проходило стадо на выпас, мирное мычание обтекало вагоны. Вдали чернели срубы. Ровные верхушки деревьев подсказывали, что они посажены заботливой рукой. Ни паровозного скрипа, ни гари. Будто поезд прибыл на станцию Пасторалька.

– Молочка не желаете? – В купе к Дарье Львовне заглянул Артем.

– Почему стоим? – Она отпила теплое, с горечью полыни парное молоко из подкопченной вагонной кружки и поморщилась.

– Паровоз забрали. Чехи взбунтовались. Нам теперь здеся стоять до скончания веков. – Старостин сынок хитро зыркал из‐под кепки – по всей видимости, ему такая перспектива представлялась забавной.

В купе, отодвинув плечистого Артема, просочился Глеб Веньяминыч, за ним маячила макушка Евгения.

– Белочехи утомились ожиданием и подняли восстание в Петропавловске, зря мы уехали. Теперь Бурлаку не до экспроприаций. Жили бы себе спокойно.

– Как же так? А вернуться? – Дарья Львовна всполошилась и даже вскочила, готовая начать собираться, складывать в дорожные узлы шали и притирки.

Полина Глебовна с надеждой смотрела на мать с отцом. А вдруг все сложится и они поедут назад? И не надо придумывать и краснеть. Но и косвенные обвинения в адрес Жоки не оставляли ее равнодушной. Что значит «зря»? А вдруг бы не сложилось этого восстания? Что тогда?

– Напрасно или нет мы покинули Новоникольское – это только время покажет, – веско постановил князь. – Сейчас другого выхода нет, кроме как сидеть в этом селе. Все паровозы угнали, возвращаться не на чем.

– Что за село?

– Это Сыростан