Работают там на коровнике и в огороде, а жизнь там тяжелая, скучная и унылая. Сестер туда отправляли обычно в наказание за тяжкие провинности.

— Нет, ты едешь туда не в наказание, только на Великий пост. Там нет коровницы. Если справишься, на Пасху я тебя постригу.

Постриг в монастыре считается наградой, которую нужно заслужить. Матушка пообещала постричь меня в иночество, если я отработаю два месяца на коровнике в этом скиту. Я согласилась. Через час в Рождествено шла машина, и мне нужно было собрать вещи.

Мы ехали около двух часов на старом «Опеле» универсале вдвоем с послушницей Еленой Свинаревой. Она была одновременно водителем, экономом и старшей сестрой в скиту. Сестра, которая до этого была там на коровнике, сбежала. Это была довольно странная история, которую мне рассказали позже. Эту сестру звали Аллой, она была из Кемерово, из подшефного игумении Николае монастыря, где игуменией была Матушкина «верная» сестра — м. Нектария. М. Нектария часто бывала в Малоярославце, так же как и другие подшефные Матушке игумении, которых у нее было больше десятка. Эти сестры, ранее подвизавшиеся в Малоярославце и доказавшие Матушке свою верность, хоть и были официально назначены на игуменство, во всем слушались м. Николаю, даже в вопросах набора и пострига своих сестер. А также и в вопросах наказания за провинности. Эту Аллу м. Нектария прислала к нам в монастырь на покаяние, то есть в наказание за какое-то непослушание. В Свято-Никольский монастырь часто присылали непослушных сестер из разных монастырей и скитов в наказание, а также чтобы они поучились настоящей монашеской дисциплине. Алла сначала жила в Малоярославце, я даже несколько раз была с ней на послушании на коровнике. Она была совсем молоденькой, пришла в монастырь по благословению своего духовника, а до этого жила в деревне с мамой. Больше о ней мне ничего не было известно. На каком-то из занятий Матушка благословила ее поехать в Рождествено на коровник. Она уехала довольная, потому что коров она любила и умела с ними обращаться. Она подвизалась в Рождествено около двух месяцев, одной на коровнике ей было тяжело, но больше ее доставала старшая — послушница Елена Свинарева, которая над ней издевалась всевозможными способами, нагружая дополнительными «благословениями» и изводя придирками. Алла просилась обратно в Кемерово, но м. Николая ее не отпускала. Тогда Алла позвонила втайне от всех своей маме и пожаловалась на свою жизнь. Мама в свою очередь позвонила м. Николае. Не знаю, что она ей сказала, но Аллу буквально через пару дней посадили на самолет и отправили домой. На коровнике некому было работать, поэтому туда послали меня.

Я ехала с тяжелым сердцем, как на пытку. О Рождествено и конкретно о Лене Свинаревой ходила дурная слава, все оттуда бежали, кто как мог. На улице стояла слякоть и шел мелкий снег. Мы въехали в ворота и подъехали к дому. Здесь не было корпусов и всей этой казенщины, как в Малоярославце, сестры жили в большом двухэтажном доме, который строился как дача Митрополита Климента. Все это место было его дачей и епархиальным подворьем. Позже Владыке построили другой дом, поменьше и покомфортней, а большой дом отдали сестрам, которые трудились на огороде и коровнике, обеспечивая Епархию и Калужскую духовную семинарию свежими овощами и молоком. На первом этаже была кухня, трапезная и кладовка, а второй этаж перегородили, сделав небольшие кельи для сестер. На третьем этаже была огромная мансарда, но там не было отопления, и никто на ней не жил. Мы сразу прошли в трапезную к чаю.

Мне очень понравилось в этом доме, я даже не ожидала, что здесь будет так уютно. Интерьер был настолько необычный, что я подумала, что здесь можно было бы снимать кино. Это было большое помещение с темно-бардовым деревяным полом и сероватыми обоями, вдоль стен стояли буфет, камод, кресла и диван в хорошем состоянии, но очень старинные, даже антикварные. Мебель была не вычурной, а именно старинной. Над длинными столами горели лампы в коричневых абажурах на пружинах. Самое дивное было огромное количество растений: на всех шкафах, буфете, тумбочках, подоконниках стояли комнатные цветы, в основном вьющиеся, но некоторые цвели. Они свисали сверху шкафов почти до пола, переплетаясь между собой, образуя целые стены из листьев и цветов. Росли какие-то фикусы и пальмы, герани и еще много видов цветов, которых я не знала. Мы сели за стол. На столе были обычные сухари и варенье, но у каждой тарелки стояло по три йогурта разных видов. Я, как вечно голодная, разом съела все три и принялась за сухари и варенье. Рядом со мной, уткнувшись в тарелку, сидела инокиня Пантелеимона. Я ее знала, потому что несколько раз она приезжала в монастырь на праздники и пела с нами на клиросе. Она тоже была «мамой», но ее дочь уже выросла и вышла замуж. Мне было интересно, почему она живет в Рождествено уже много лет, хотя все остальные приезжали сюда только на время. Пантелеимоне было около сорока, но она выглядела гораздо старше. Вид у нее был все время какой-то уставший, невеселый и болезненный из-за серо-желтого цвета кожи и темных кругов под глазами. Ни разу я не видела, чтобы она улыбалась.

Тут Пантелеимона, не отрываясь от тарелки, поставила передо мной еще два йогурта. Я посмотрела на нее.

— Ешь. Тут можно.

Я съела эти два и потом еще несколько. Ну, раз можно. Эти йогурты Елена Свинарева, как эконом, выпросила в каком-то магазине. Их пожертвовали, потому что они были сильно просрочены — на несколько недель. Их было больше десяти коробок, мы ели их почти месяц, и никто не отравился, видимо все-таки благодать защищала. Я вообще ела по несколько штук за раз — и ничего.

После чая мы с Пантелеимоной переоделись и отправились на коровник: она должна была мне все там показать. Там я увидела шесть голодных коров, два теленка и необъятные кучи навоза — в коровнике давно никто не убирался. Пантелеимона прикатила доильный аппарат и начала доить, а я чистила и вывозила на тачке навоз, раздавала сено и комбикорм, поила коров. Коровник был небольшой и какой-то по-деревенски уютный, теплый, с деревянным полом и тюлевыми занавесками на окнах. Напротив коровника стоял железный навес с сеном, возле которого меня встретила Альфа — пушистая немецкая овчарка. Она бросилась на меня с такой радостью, словно я была ее лучшим другом. Мы действительно с ней потом очень подружились. Территория скита была огромной, несколько гектаров, включающей в себя помимо домов, огорода и коровника — часть поля, немного леса и берег большого пруда.

Пантелеимона угрюмо объясняла мне, что и как я должна делать. Мне в помощь обещали дать послушницу Наталью, которую должны были прислать из другого скита. Закончив дойку, мы вместе пошли в дом. Меня поселили в проходную келью, рядом с кельей Пантелеимоны. Я наскоро постелила кровать, открыла окно и легла спать: завтра мне одной предстояло утром убрать коровник и подоить коров.

Утром мы все в шесть утра читали полунощницу и изобразительные в темном храме. Это был не храм, в обычном его понимании, а небольшая комната с бумажными иконами и аналоем, на втором этаже. Здесь мы молились утром и вечером. Вечером мы читали вечерню и утреню с помяником. Сестер в скиту было немного: послушница Елена Свинарева, инокиня Пантелеимона, монахиня Матрона, послушница Галина и я. После молитв я пошла на коровник, Елена на кухню готовить трапезу, а Пантелеимона, Матрона и Галина остались в кельях выполнять монашеское правило. Со своими обязанностями я справилась легко — все-таки коровник здесь был небольшой, не то, что в монастыре. Все молоко я отнесла на «молочку» — специальный домик, где оно хранилось до перевозки в Епархию, и где из него делали творог и сыр.