Леонида Рабичева, «военной пенсии у Богомолова не было, была простая пенсия по инвалидности». А Богомолову, как я полагаю, надо было во что бы то ни стало скрыть подлинную причину своей инвалидности. Известно, как на Руси издавна относились к тем, на ком лежало клеймо психической болезни. А после войны молодой человек, в 1942 году достигший призывного возраста, но не воевавший, вызывал у окружающих подозрения, что он успешно окопался в тылу. В военную же прозу с нефронтовой биографией в те годы лучше было не соваться. Кто бы стал тогда печатать откровения о фронте какого-то не нюхавшего пороха штафирки рядом с произведениями Казакевича (кстати сказать, прототипа подполковника Полякова в «Моменте истины»), Некрасова, Быкова, Бондарева? Реализоваться писатель и сохраниться как человек, не поддавшись злому недугу, Владимир Осипович, как он думал, мог, только кардинально изменив свою биографию. И она принесла ему немалые дивиденды.

Рабичев вспоминал, как сразу после разгрома выставки в Манеже, в которой он участвовал, 4 декабря 1962 года, встретился с Владимиром Богомоловым: «Днем на Чистых прудах, возле метро «Кировская» встречаю своего друга, будущего писателя Владимира Богомолова, и он громко, во весь голос осуждает меня, отвернувшегося от народа «доморощенного абстракциониста».

Может быть, это тоже шутка. Он специально выкрикивает все это, прохожие начинают оборачиваться, и я спасаюсь от него бегством».

Причину этой выходки сколько-нибудь рационально нельзя объяснить и сегодня, тем более что Рабичев и Богомолов после этого долгие годы сохраняли вполне дружеские отношения. Приходится опять все списывать на болезнь писателя.

Во время нашей беседы 16 мая 2008 года Рабичев рассказал, как в 1999 году ездил вместе отдыхать в Мисхор с ныне покойным критиком Александром Григорьевичем Коганом, фронтовиком (им, как фронтовикам, дал путевки Союз писателей). Коган написал биографии военных писателей Константина Симонова, Вячеслава Кондратьева и др. Он рассказал Рабичеву, что хотел писать биографию Владимира Богомолова после того, как вышел роман «В августе 44-го». С большим трудом достал телефон Богомолова, позвонил. Тот спросил: «Какая у вас национальность?» Коган ответил: «Я еврей». Богомолов сказал: «Я с евреями дела не имею». И положил трубку. Я заметил, что такой показной антисемитизм был характерен, в частности, для отца Владимира Высоцкого, маскировавший его еврейское происхождение.

Рабичев полагает, что, по крайней мере, до того, как Богомолов написал и опубликовал «Ивана» (а начал он его писать в 1954 году, на даче Рабичева в Быково, под Москвой). (Мистика — через год в Быково родился Владимир Сорокин). До этого времени Володя Войтинский не шифровался, не придумывал свою биографию, был веселым, общительным, не боялся фотографироваться, участвовал во всех их карнавалах). Это потом, когда пришла известность, он выдумал фронтовую биографию, стал дистанцироваться от друзей, которые знали его настоящую биографию. Перестал фотографироваться, стал замкнут. Сам себя наказал, как считает Рабичев. По его мнению, Богомолов не был нравственным человеком, так как это не нравственно — отказываться от друзей ради придуманной биографии.

По выражению корреспондента газеты «Коммерсантъ-Деньги» Михаила Трофименкова, «воевавший писатель Владимир Богомолов в середине 70-х годов своей заботой об истине, воплотившейся в жалобы во все возможные инстанции, не позволил гениальному Витаутасу Жалакявичусу закончить фильм «В августе 44-го»«(Столетняя война кинематографа И Коммерсантъ-Деньги, 2006, № 1). В том-то и дело, что не воевавшего! Позволю сделать себе выводы, на которые не решилась Ольга Кучкина. Ложь Богомолова насчет военной биографии была не совсем уж бескорыстна. Если бы выяснилось, что автор романа никогда не воевал, к Богомолову, возможно, прислушиваться бы не стали, и высокопоставленные цензоры нашли бы какую-нибудь возможность обойти его права, как автора романа. И если бы не легенда о военном прошлом писателя, то роман, вполне возможно, так и не увидел бы света при жизни Богомолова, да вообще вся его военная проза могла не иметь того резонанса, какой был в действительности. Впрочем, не исключено, что вся история с цензурными мытарствами «Момента истины» в недрах КГБ — не более достоверна, чем богомоловская биография военных лет. Ведь многие детали этой истории мы тоже знаем только со слов самого Владимира Осиповича, а это, как мы уже убедились, источник более чем ненадежный. Меня, например, никогда не оставляла мысль, что роман «В августе 44-го» был написан по заказу КГБ — в пику «Августу 1914» Александра Солженицына — место действия — тоже, подступы к Восточной Пруссии, время действия — ровно тридцать лет спустя, что твой «Виконт де Бражелон», а результат — в пользу Советской власти. Тогда русские армии были с позором разбиты, а теперь Красная Армия, благодаря героям-смершевцам, непременно победит врага и займет Восточную Пруссию. В рассказах же Богомолова о злоключениях романа многое при ближайшем рассмотрении вызывает сомнения. Так, как рассказывал Богомолов тому же Черкашину, что, когда возникла угроза, что КГБ заблокирует публикацию «Момента истины», он обратился к «высокопоставленному партийному чиновнику в ЦК КПСС», некоему Кравченко, заместителю начальника отдела культуры по кинематографу и мужу знакомого редактора в «Художественной литературе», который, заявил, что, дескать, этих хмырей-чекистов «на дух не переношу», но тем не менее позвонил самому умному из этих «хмырей», генералу Филиппу Денисовичу Бобкову, начальнику управления по борьбе с диссидентами, возмутился, как смеют сотрудники пресс-бюро КГБ править стиль Богомолова, чьи рассказы входят в программу средней школы. И настолько напугал беднягу генерала, что тот надавил на другого генерала, некоего Пирожкова, которому подчинялось пресс-бюро, и рукопись романа получила положительный отзыв. В общем, сказ о том, как партократ двух генералов победил. При том, что генералы чиновнику ни в коей мере не подчинялись, и в реальной жизни он вряд ли мог вызвать у них что-то большее, чем презрительную усмешку.

Не очень верится еще, что Богомолову присылали все ксерокопии внутренних рецензий на роман, по одной версии — несекретных, по другой — даже секретных (разным людям писатель об этом рассказывал по-разному). В «Истории публикации» Владимир Осипович ссылался на своего редактора в «Молодой гвардии» В.П. Аксенова, который получал все отзывы в «Юности», где роман готовился к публикации, а потом показывал их Богомолову. В беседе с Кучкиной его рассказ об этом вообще приобретает детективный характер: «У него был друг, который давал ему снять ксерокопии с отзывов военных и гэбистских экспертов. Звонил Богомолову, говорил, что есть две телки, можно повеселиться — это был условный шифр: оба предполагали прослушку. Встречались в кафе, друг протягивал Богомолову книгу, в нее вложен листок, который через пару часов следовало вернуть обратно». В «Истории публикации об этом рассказано еще забавнее: «В. П. Аксенов был убежден, что за