мною ведется наблюдение и телефон прослушивается, его подозрений я не разделял, но предложенную им конспирацию соблюдал неуклонно. Он звонил мне по телефону и с радостным азартом сообщал: «Приехали четыре ядреных телки! Групповичок!!! Жратвы понавезли и выпивки — целую корзину! Вот погужуемся!»

Мы весело хохотали, и если бы нас подслушивали, должно было бы создаться впечатление, что два мужика радуются предстоящей выпивке и групповому сексу с приехавшими телками, меж тем это сообщение означало, что поступило очередное заключение на мой роман и он уже снял в «Юности» копию, что в этом документе четыре страницы и опять требуют изъятия текста (словом «ядреный» шифровались императивность и категоричность предложений так называемых спеццензур); «целая корзина жратвы и выпивки» означала, что возвращенный экземпляр рукописи разрисован замечаниями, пометками и обозначениями купюр, «групповичок» — что в «экспертно-консультационном чтении» участвовало несколько человек и таким образом прибавилось три или четыре оппонента, а радостное «Вот погужуемся?» свидетельствовало, что замечания на полях рукописи и «рекомендации» опять же нелепы и абсурдны и я смогу их использовать в дальнейшей борьбе.

После этого мы встречались в одном из трех кафе неподалеку от издательства, Аксенов приезжал на «Москвиче» с ручным управлением, мы обедали, и он передавал мне какую-нибудь книгу с вложенными в нее копиями».

Честно говоря, детектив здесь плохой, куда хуже «Момента истины» и не убеждает. Ведь действительно секретных отзывов в «Юность» посылать не могли.

Настораживает и то, что никогда не предъявлялись публике военные награды, будто бы полученные писателем. Богомолов говорил, что они были утеряны после ареста, а восстанавливать он их не стал. А одному из интервьюеров рассказывал, что после того, как его освободили из-под несправедливого ареста и вернули ордена, он, разочаровавшись в государстве, предпочел выбросить их в мусорную урну. Но ведь должны были бы сохраниться в архивах документы о награждениях Владимира Вой-тинского, однако, как мы уже убедились, ответы из архивов свидетельствуют, что среди награжденных такой человек не числится.

Тайна Владимира Богомолова

Выдавать себя за бывшего офицера контрразведки Богомолову по-своему было очень выгодно. Можно было не рассказывать подробно о своем военном прошлом даже близким друзьям-фронтовикам, прикрываясь соображениями секретности. Ведь в таких рассказах легко было проколоться на знании, вернее, незнании, мелких деталей фронтового быта, которые ни из каких документов или мемуаров не почерпнешь, и вызвать тем самым подозрения у тех, кто действительно воевал. Писатель Борис Васильев свидетельствует, что когда они вместе с Василем Быковым встречались с Богомоловым и вспоминали военные будни, автор «В августе 44-го» молчал и «только нас слушал. Мы-то — пехота, с нашими шутками-прибаутками, а Володя — разведчик ГРУ, работал на Западной Украине по делу об уничтожении банды бандеровцев. Это их дела, какие там могут быть рассказы…» Замечу, что и любые нестыковки в том, как один и тот же эпизод своей жизни писатель рассказывал разным людям, тоже можно было объяснить соображениями конспирации. Быть может, и с Быковым Богомолов порвал отношения в середине 80-х, придравшись к давнему положительному отзыву последнего о бондаревских «Батальоны просят огня», потому что почувствовал, что тот начинает сомневаться в его фронтовом прошлом?

И, главное, придуманная фронтовая биография помогала восприятию его военных произведений читателями. К слову фронтовика совсем другое отношение, чем к слову того, кто о войне знает только по книгам, документам да рассказам тех, кто воевал.

Леонид Рабичев в начале XXI века написал стихотворение «Подлог», явно относящееся к Войтинскому-Богомолову:

Он выдумал школу, в которой учился,

Шутя, приписал мне чужую вину,

И случай, который со мною случился,

Присвоил себе, не ходя на войну,

И повод придумал, в который не верил,

И смерть мою вымыслом удостоверил, 

И подвиг врагу приписал моему,

И адрес, и свой телефон засекретил,

И путь его был грандиозен и светел

И мудрый читатель поверил ему.

А вот как излагает Рабичев историю своего знакомства с Богомоловым-Войтинским в письмах в «Комсомольскую правду» и «Литературную газету», написанных 19 марта и 1 мая 2005 года. Эти издания их так и не опубликовали:

«В 1943 году за восстановление разорванных линий связи под непрерывной бомбежкой по ходатайству командира дивизии наградили меня орденом Отечественной войны второй степени и предоставили из-под Орши отпуск на десять дней в Москву. Звонил по телефону, но все мои довоенные друзья мальчики ушли на войну, а девочки — кто тоже были на фронте, а кто в эвакуации.

Однако через день встретил я свою одноклассницу Эрну Ларионову, жених ее накануне моего приезда погиб на фронте.

Эрна училась на втором курсе искусствоведческого отделения филфака МГУ. Пытаясь отвлечься от мучивших ее мыслей, она после занятий водила меня по Москве. За-рядье, особняки, монастыри, удивительные памятники архитектуры, московское барокко, разрушенные церквушки, Историю возникновения и гибели их — все она знала, и слова ее волновали меня.

Никакого романа между нами не возникло, а возникло большое понимание и дружба на всю оставшуюся жизнь…

В 1947(1948?) году Эрна полюбила студента Суриковского института Алексея Штеймана и еще до свадьбы познакомила меня с ним, познакомила с друзьями Алексея — художниками и со своими друзьями — искусствоведами.

В открытом доме Штейманов непременным завсегдатаем и самым близким другом Алексея был его одноклассник Володя Войтинский.

Замечательными были отец и мать Алексея — непременные участники всех наших встреч, а встречались мы по любому поводу и по любому поводу устраивали удивительные тематические маскарады, на которых разыгрывались комедии и драмы, стихотворные тексты для которых писал я.

Володя не принимал активного участия в этих играх, занимал позицию наблюдателя, но ему нравились мои тексты, и однажды он прочитал мне тексты свои, рассказы которые он писал еще до знакомства со мной. Не все его там удовлетворяло, работал, переделывал, посещал студию при журнале «Октябрь». Мне же нравилось все, что он делал. К сожалению, свои ранние рассказы он то ли уничтожил, то ли не опубликовал, считая их слабыми.

Пишу о том, что происходило пятьдесят и более лет назад, к сожалению, не все помню, вполне могу ошибиться в очередности событий, что было в 1949 году перепутать с тем, что было в 1951. Это естественно.

Почему-то, несмотря на, несомненно, возникшую дружбу, Володя не присутствовал на моей свадьбе в 1954 году. Доверенным лицом с моей стороны в ЗАГСе был Алеша Штейман. Приблизительно с этого времени Володя постоянно начинает бывать у меня. У него какие-то друзья в