поезд сошел с рельсов и теперь под грохот барабанов летел вниз по крутому склону, унося Танюшкина в неизвестность. Странное дело, страха не было.

Наоборот, внутри распирало незнакомое прежде чувство шального восторга.

Он не первый раз ловил себя на мысли, что его так и подмывает выкинуть что-нибудь этакое, из ряда вон выходящее. Вскочить и, раскинув руки, завопить во все горло, как мальчишки во дворе. Слава вздрогнул, точно опасаясь, что его мысли могут услышать, и поспешно догнал ушедших вперед йогов.

Сдвинув вместе несколько пластиковых столиков в маленьком кафе, они уселись шумной компанией у окна. Заказали всякую всячину. Слава, помня об экономии, взял голый рис. Еда ребят удивляла странным видом, но им нравилось, хотя, как они говорили, после нее полыхало во рту и постоянно хотелось пить.

Они посмеялись, узнав, как он случайно угодил в Варанаси, восхитились Дашиной историей об оторванном рукаве и на полном серьезе заявили:

– Не, Слав, в Варанаси случайно не попадают!

И тут же предложили багровому от смущения Танюшкину присоединиться к их дружной компании, отправляющейся в чудесный город Ришикеш в предгорьях Гималаев.

– Поехали с нами! Вот где настоящая красота! Горы, вода в Ганге чистая-чистая!

Он обещал подумать. Но, пробормотав это из вежливости, чтобы не обидеть хороших людей, вдруг с удивлением поймал себя на мысли, что их предложение уже не кажется ему абсурдным. Определенно, с момента приезда в Индию с ним стали происходить удивительные вещи – в голове гремели барабаны, снились говорящие слоны, жизнь то и дело оборачивалась такой неожиданной стороной, что впору диву даваться.

«Кстати, – отстраненно подумал он, – надо все-таки позвонить домой! Они там наверняка волнуются…»

Потом они с Дашей отправились покупать ему рубашку вместо клетчатой ковбойки, пострадавшей при лечении Марианны. Обошли несколько лавок, пока отыскали подходящий размер. Продавец, веселый молодой парень с косой челкой и щегольскими бачками, все время косился на Дашу, чем вызвал глухое недовольство Танюшкина.

Оранжевый цвет рубашки ему категорически не понравился. Слишком яркий! Однако выбирать не приходилось – его габариты оказались здесь большой редкостью. Напрягала только неожиданно высокая цена – целых семьдесят рупий. Торговаться Слава не любил, но все-таки спросил, нельзя ли подешевле.

– Шафрановый! Цвет огня! – возмущенно запротестовал продавец, тряся рубашкой перед мрачной физиономией Танюшкина и предлагая оценить яркость оранжевой расцветки.

– А это что? – Слава с подозрением ткнул пальцем в изображение на груди – выглядело как цифра тридцать, над которой изгибался полумесяц, а над ним, как в чаше, висел маленький ромб.

– Знак Ом! Очень, очень священный! – казалось, индус сейчас задохнется от восторга.

– Ладно! – Слава неохотно полез за деньгами и пробормотал, словно убеждая самого себя: – Цвет огня для пожарного самое оно. Да еще тридцатка в придачу! Точь-в-точь как моя зарплата!

Он осекся, увидев, как недоверчиво расширяются зрачки Дашиных карих глаз.

– Тридцать тысяч долларов в месяц? – шепотом спросила она, но по выражению его лица поняла, что сболтнула глупость, и поспешно исправилась: – Ой! Извини! Тридцать тысяч долларов в год?

– Тридцать тысяч рублей! – хмуро буркнул Танюшкин, мысленно ругая себя за чересчур длинный язык, и добавил, чтобы положить конец расспросам: – В месяц!

Даша умолкла, а через пару секунд уже хлопотала вокруг него и бурно радовалась покупке. Ее хорошенькое круглое личико раскраснелось от восторга. Славе на мгновение почудилось, будто она гордится, что он такой большой и на него трудно найти подходящий размер.

Гулять по городу с Дашей оказалось легко. По характеру она была полной противоположностью сдержанной Марианне. Непонятно, что эти две нашли друг в друге. В темноволосой таилась такая потрясающая готовность удивиться и обрадоваться самой обычной вещи, что, глядя на мир ее глазами, Танюшкин начал ощущать себя большим ребенком и видеть волшебство там, где в другое время не заметил бы ничего, кроме пыли и мусора.

Вместе с ней он замирал, прислушиваясь, как скрипит тележка рикши, засматривался на оранжевые фигуры отшельников-садху, неподвижно сидящих у дороги, и с неожиданным наслаждением вдыхал острые одуряющие ароматы шумной индийской улицы.

В Даше поражало и то, что удивлялась и радовалась она, пользуясь всего одним словом: «Жесть!», но слово это уже не резало ему слух. Слава не переставал поражаться бесконечному числу оттенков, которые ей удавалось вложить в незамысловатое словцо.

С Дашей было весело. Беспокоило только одно. Слушая вполуха ее щебечущий голосок, он время от времени ловил на себе ее неожиданно серьезный взгляд и чувствовал непонятное смущение. Слава не слишком хорошо разбирался в женщинах, однако даже ему стало ясно, что Даше он нравится.

Когда Танюшкин натягивал на себя лопающуюся по швам обновку, то невольно вздрогнул, почувствовав, как ее маленькая ладошка несколько раз невзначай скользнула по голой спине, помогая расправить непослушную ткань.

Маманя с сестрой, озаботившись Славиным возрастом, постоянно заводили опасные разговоры о женитьбе и пытались его с кем-то познакомить, то и дело подсовывая ему дочерей и подруг своих знакомых. Однако, к их немалому разочарованию, всегда послушный сын и брат, Танюшкин упирался изо всех сил и всячески саботировал их хитроумные уловки.

Ссылаясь на срочные дела, он не приходил или опаздывал на встречу с очередной кандидаткой в жены. А если появлялся, то, как правило, быстро допив чай, выскакивал за дверь, не обращая внимания на угрожающую жестикуляцию сестры и поджатые губы матери…

Солнце стояло в зените. Жара сгущалась. Горячие узенькие улочки, по которым они шли, пустели, словно прохожие один за другим ныряли в тень, отбрасываемую обшарпанными стенами домов, и испарялись в воздухе. – Самое время искупаться! – заметил Слава, вытирая со лба пот. – Черт с ним, с морем! Говорят, здесь отличная река!

– Э-э-ммм… – сказала Даша.

Она словно собиралась что-то добавить, но не решилась. – Сходим на речку? – предложил Слава. – У тебя купальник с собой?

– Э-э-ммм… – ответила Даша и ухватилась за локоть Танюшкина.

Дальше она всю дорогу молчала, как партизан, слушая краткие, но выразительные монологи Танюшкина, и только в отдельные моменты, когда его красноречие достигало цицероновских высот, нервно пожимала плечами и виновато хлопала ресницами.

– Это не пляж! – признал он очевидное, когда они спустились к реке.

Танюшкин с отвращением взирал на мутную склизкую пену у берега, в которой плавали полиэтиленовые пакеты, бутылки из-под кока-колы, венки из слипшихся оранжевых цветов и прочая дрянь, разглядывать которую не было никакого желания.

На земле валялись кучи грязного белья, и несколько индусов, стоя по колени в воде, лупили по каменным плитам смотанными в жгут тяжелыми мокрыми простынями. Рядом на мелководье разлеглись буйволы с кривыми рогами. Их лоснящиеся спины торчали из воды, как черная галька циклопических размеров.

– Надо найти пляж! – решил он, не теряя надежды, и потащил Дашу за собой.

Они пошли вдоль вымершей в жару набережной, обходя разложенные прямо на пыльных ступенях мокрые простыни и длинные шеренги постиранных штанов и