Взводный промолчал, будто не услышал. Проверяющий махнул рукой и крикнул: «Заряжай!»

– Предохранитель влево, твою ж! – рявкнул Лобанов, протягивая Славе гранату.

Танюшкин поставил оружие на предохранитель, граната вошла в канал ствола неожиданно легко.

– Рядовой Танюшкин к бою готов! – откликнулся он, повторяя подсказку сержанта.

– По правой мишени! – растягивая слова, выкрикнул проверяющий.

И тут Танюшкину стало тревожно. Цель, темный силуэт танка, качалась и расплывалась в дымке. Слава почувствовал себя маленьким игрушечным солдатиком, забытым в песочнице. Сознание болезненно сжалось до точки в сетке прицела.

– Выше! Выше бери! – шипел рядом Лобанов, а Слава застыл в растерянности, не в силах пошевелить пальцем.

Но в следующий миг он почувствовал, что внутри хищного, похожего на голову змеи наконечника гранаты застыли куколки рыжих бабочек и ждут, когда им позволят расправить огненные крылья и вырваться на волю. Видение было таким ярким, что рука сама потянулась погладить, ощутить тепло.

– Огонь!

За долю секунды до того, как нажать на спуск, маленькому Танюшкину показалось, что из-за его плеча выросла длинная рука, потянулась от прицела к мишени, протягивая в воздухе светящуюся нить, и по ней как привязанная заскользила граната. Он по-детски зажмурил глаза.

А в это время его подсознание, второй Танюшкин, большой и невидимый, с восторгом наблюдал, как, подобно оперению выпущенной из лука стрелы, вращаются лопасти гранаты, ввинчивается в воздух ее хищный корпус, как она врезается в цель, и благодарно рвется наружу свободное пламя, неправдоподобно яркого оранжевого цвета…

Когда Танюшкин пришел в себя, рядом, скаля крупные желтоватые зубы, восторженно орал Лобанов. Слава смущенно улыбался и тер уши. Заложило от грохота выстрела, и он ничего не слышал…

Веселый в часть так и не вернулся, остался дослуживать при госпитале. После следующих стрельб Танюшкин числился лучшим гранатометчиком в батальоне. Гранатомет, который он про себя звал Михалычем, его не подводил. Ни одного промаха! А вскоре о нем заговорил весь полк.

Комбат, приняв в гостях на грудь по случаю дня рождения командира полка, поспорил с хозяином дома, что его лучший гранатометчик с четырехсот метров попадет в шапку. Полковник усомнился и рискнул своей цигейковой. А зря! Танюшкин разнес ее с первого выстрела!

Придя на дембель, он все-таки поступил в местный политех, но учеба ему быстро наскучила, а по ночам снились сны, в которых танцевали рыжие бабочки. Промучившись три курса, Танюшкин перевелся на заочный и пошел в пожарные, продолжать династию.

Родителей поставил перед фактом. Мать страшно ругалась и три дня с ним не разговаривала. Отец внешне отнесся куда спокойнее.

Разговор между ними состоялся только неделю спустя. Они сидели на кухне в субботу вечером.

– Зажги!

Отец протянул Славе коробок со спичкой, а сам внимательно проследил, как оранжевый язык пламени пляшет в руках сына.

– Так и думал! – мрачно сказал он, вертя в пальцах обугленную спичку. – А я ее, прежде чем тебе дать, под водой подержал. Это в тебе родовое, от деда, а у него от моего деда, Серафима Иваныча.

– Так это здорово! – оживился Слава, удивляясь, что отец никогда раньше ему об этом не рассказывал.

– Здорово-то здорово, – не разделил его восторга отец, – только понимаешь, в чем дело… Оба они сгорели. Прадед твой на пожаре, когда людей спасал…

– Погоди, пап! – растерянно перебил Танюшкин. – Дед же на войне погиб!

– В танке сгорел! – тихо сказал отец. – Ты меня знаешь, Славка, я в приметы никогда не верил, чушь это все! Но черт его знает… В общем, я сказал, а решать тебе.

Слава не знал, что и подумать. Укладываясь спать, каждый раз ждал, что появится прадед, погрозит пальцем, или придет дед и объяснит, что делать. Как скажут, так он и поступит. Но прошла целая неделя, во время которой все валилось у него из рук, а старшие родственники так и не объявились. И тогда Танюшкин наконец осознал, что решать придется самому. Он подбросил монетку, загадав, что, если выпадет орел, вернется в институт. Выпала решка.

Танюшкин плюнул на приметы и продолжил работать, будто ничего не случилось. С отцом они больше эту тему не обсуждали, но Славе показалось, что тот стал глядеть на него по-новому, словно только сейчас заметил, что младший сын вырос.

Очень скоро Танюшкин понял: работа как работа. Тяжелая, потная. Мать часто ругалась: «Хуже грузчика!

С твоим-то английским!» Но ему нравилось. Хотя и ничего сверхъестественного. Если и были у него поначалу какие-то иллюзии по поводу собственных способностей, они быстро развеялись.

Он не мог тушить пожары по щелчку пальцев и ничем не превосходил других ребят из части. Разве что ловко орудовал увесистым ломом, и, несмотря на то что по молодости лез в самое пекло, ему всегда везло – до случая с Рожновым травмы и ожоги обходили его стороной.

Глава 5

В Варанаси случайно не попадают

От голодной смерти его спасла Даша. Вломилась в чужой номер, словно к себе домой. Танюшкин, блаженно щурясь, как раз вышел из душевой в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер. Кирилл из номера исчез. И, странное дело, Танюшкина это почему-то совершенно не волновало.

Девушка издала дежурный писк и, бросив заинтересованный взгляд на мощный мужской торс, не спеша скрылась за дверью. Однако через секунду просунула голову в щель:

– Слав, ты обедать пойдешь?

Есть хотелось. Танюшкин, натянув на себя одежду, вышел на улицу, где они присоединились к группе веселых голодных йогов.

Ему понравились эти простые с виду парни и девчонки. В основном из Москвы, но попадались ребята из других мест – с Урала и из Краснодара. Их руководителем оказалась невысокая складная девушка с выгоревшими русыми волосами. Она выделялась серьезным видом, и все остальные члены группы слушали ее с заметным уважением.

Присмотревшись, он понял, что сделал ошибку, когда решил, будто все они молоды. Среди йогов встречались и постарше его самого. И выглядели вполне обычно. Повстречай он их дома на улице, не обратил бы внимания – люди как люди. Однако их пеструю компанию роднило одно – в облике и жестах ощущалась непонятная, немного пугающая свобода, которой – он мысленно вздохнул – так не хватало ему самому.

Слава с неожиданным огорчением подумал, что, дожив до своих тридцати трех, никогда не был предоставлен сам себе. Школа, боксерская секция, армия, институт, работа, дома мать с сестрой. Кто-то взрослый и умный всегда подсказывал, что делать, и контролировал каждый его шаг. Словно однажды, еще в детстве, его посадили в вагон поезда, отдали билеты проводнику и попросили присмотреть, чтобы с малолетним пассажиром Танюшкиным ничего не случилось. Годы шли, мелькали станции, появлялись новые проводники, командир взвода сменял учителя, но Слава продолжал следовать по назначенному кем-то маршруту.

В предсказуемости движения, в размеренном стуке колес было нечто успокаивающее, убаюкивающее. Но в Индии с ним что-то случилось. Его надежный